Рассуждение четвертое, которое следует считать продолжением третьего, предыдущего

   Среди предметов, плававших со мной на "Ра-2", была тетрадь в картонной обложке.

   Половина ее исписана еще до путешествия, и не моей рукой. Дальше - на многих страницах - колонки цифр, столбики плюсов и минусов, отрывочные фразы разными почерками: "о'кей", "не совсем", "неважно", "извините" и прочие, столь же "содержательные" - Будто мои спутники забавлялись, оставляя по очереди автографы на разлинованных листах.

   Этих автографов с нетерпением ждали люди, интересы которых я на борту папирусного судна в меру сил и умения представлял.

   Судовому врачу "Ра" надлежало заниматься не только практическим врачеванием. Планировалась программа научных исследований, довольно обширная, и надо сказать сразу, что полностью выполнить ее не удалось. Прежде всего, мне не повезло как физиологу. Я думал, что проведу изучение водно-солевого обмена, но на "Ра" не было ни места, чтобы развернуть походную лабораторию, ни времени, да и сухопутная методика оказалась непригодной. Так что опыты эти, к сожалению, пришлось отложить.

   Похожее вышло и с наблюдениями над вестибулярным аппаратом - они тоже были намечены и тоже, в общем, не осуществились.

   Оставались задания, полученные от психологов.

   Психологам наше плавание давало идеальную возможность поставить эксперимент методом "вспомогательного "я"".

   Метод этот в обыденной жизни известен еще с легендарных времен Гарун-аль-Рашида. Помните, как он инкогнито бродил по улицам ночного Багдада и заговаривал с горожанами? Ходжа Насреддин, неузнанный, в чайхане; Пушкин в красной рубахе среди крестьян на Святогорской ярмарке; Михаил Кольцов, за рулевой баранкой собирающий материал для репортажа "Три дня в такси", - все это в той или иной форме "вспомогательное "я"", маскарад, предпринимаемый для того, чтобы увидеть явление "изнутри".

   Впрочем, возможно, я здесь объединяю "вспомогательное „я"" с "включенным наблюдением". Первый термин - в ходу у психологов, второй - у социологов. Но социальная психология и социология настолько тесно связаны, и наблюдение так редко бывает чисто регистрирующим, пассивным, что можно пренебречь терминологическими оттенками: там и тут исследователь включается на правах участника в подопытную среду, что позволяет ему взглянуть на вещи более пристально и всерьез.

   Мои друзья и коллеги хотели обязательно, чтоб всерьез. Они беспокоились, как бы мое "я", когда оно станет "вспомогательным", не попало впросак, и сочинили инструкцию, длинную - на добрую половину тетради в картонной обложке, - трогательно подробную, со сносками и примечаниями ("Не забывать выключать прибор! Подсядут батареи!"), с прощальной припиской: "Счастливый путь, Юра! До встречи!"

   Три четверти инструкции относились к "гомеостату" - тому самому, который требовалось "не забывать выключать".

   Представьте себе несколько душевых кабин, в которые вода поступает последовательно. Теперь пусть в кабины войдут люди и, манипулируя кранами "Гор." и "Хол.", попытаются создать себе оптимальную температуру для мытья. Нетрудно догадаться, что это займет немало времени, так как сосед будет мешать соседу, бросать его то в холод, то в жар, пока наконец действия всех не согласуются.

   Говорят, что именно в душевой профессору Федору Дмитриевичу Горбову пришла мысль об устройстве, на котором можно моделировать групповые взаимосвязи.

   У меня был с собой "гомеостат", рассчитанный на трех операторов. Это значило, что три испытуемых могли одновременно взяться за ручки потенциометров и постараться как можно скорее загнать индикаторные стрелки на нуль. Однако электрическая схема приборов была такова, что, гоня свою стрелку, каждый создавал помехи стрелкам соседей - то есть требовалось, как в примере с душем, нащупать равнодействующую, согласовать манипуляции, выработать индивидуальную тактику с учетом стратегии общегрупповой.

   Переговариваться и командовать не разрешалось: смотри на стрелку, улавливай ритм ее прыжков и самостоятельно принимай решения.

   Тут сразу возникают сшибки характеров: кто-то беспорядочно крутит верньер, кто-то сердито отстраняется: "Ничего не выйдет, аппарат неисправен!", а иной возьмет и уведет свою стрелку влево от нуля, как можно дальше, чтобы зашкалило, тогда у партнеров стрелки на столько же отклонятся вправо, их будут лихорадочно посылать на место и тем сообща помогать тебе, и ты добьешься победы раньше остальных, потому что применил тактику не ведомого, а лидера, заставил всю группу себе служить.

   Любая подробность подлежала занесению в протокол: кто как себя вел, кто раньше закончил, сколько секунд или минут затратила на задание группа в целом.

   Постепенно следовало задачу усложнять, перераспределяя ток так, чтобы движение стрелок становилось несимметричным. Сосед отклонил стрелку чуть-чуть, а у тебя она прыгнула в противоположную сторону на целых полшкалы; посторонние влияния стали значительно мощнее. Если все же их нейтрализуешь - значит, твой KB¹ достаточно высок.

   Обо всем этом можно рассказывать долго, но боюсь слишком отвлечься.

   Кроме "гомеостата", в моем арсенале были разнообразные тесты.

   С тестами пришлось повозиться, особенно с так называемым Миннесотским опросником, о нем инструкция предупреждала сочувственно: "...Значительная по времени работа, но она необходима". Шутка ли - 566 вопросов, касающихся самых различных сторон личности!

   Хорошо хоть формулировки предполагали лишь односложный ответ: да или нет, плюс или минус. Я зачитывал по порядку строку за строкой из длиннющего перечня. Некоторые вопросы в наших обстоятельствах звучали комично: "205. Иногда я не могу удержаться от того, чтобы где-нибудь что-нибудь не стянуть". Испытуемые ставили в своих листках под соответствующим номером соответствующий значок: "минус, минус, минус, минус, минус - плюс ("не знаю, не уверен точно"), минус, минус, плюс...".

   Выяснялись любопытные вещи. Оказывалось, между прочим, что ни Тур, ни Норман, в отличие от Жоржа и Карло, не испытывают повышенной тяги к путешествиям, что всем, кроме Карло, нетрудно разговориться в автобусе с незнакомым человеком, что Жоржа не волнует мнение о нем других, а Сантьяго и Нормана - волнует, и очень. Но, разумеется, не ради подобных "открытий" огород городился. Результаты опроса должны были быть обработаны всесторонне и тщательно позднее, на берегу.

   Использовались и другие опросники, кроме Миннесотского, - тест Солла-Розенцвейга, например: серия из двадцати четырех картинок, и на каждой - неприятная ситуация. Гостья разбила любимую вазу хозяйки, официант нагрубил клиенту, шофер не доставил вовремя пассажира к поезду. "Представь себе, что пострадавший - ты, и кратко, не раздумывая, вырази свое отношение к событию".

   Показываю товарищам картинку: расстроенный портье вручает постояльцу полуразорванную газету. Над головой портье, в "пузыре", - его извинения: "Простите, ради бога, это мой мальчик, он нечаянно..." Что бы вы сказали на месте постояльца?

   Тур (незлобиво, но чуть саркастически): Я полагаю, газету еще можно прочесть?

   Сантьяго и Жорж (мирно): 0'кей, забудем.

   Карло (с огорчением): Что за шалун! Вы не должны были давать это ребенку!

   Мадани (сдержанно): Ладно, но не давайте детям чужие вещи.

   Следующая картинка. Двое ссорятся. "Вы лжец, и вы сами это прекрасно знаете!" - бросает в лицо один другому.

   "Если я и лгу, то не так хорошо, чтобы самому верить в это", - парирует Тур.

   Сантьяго переходит в нападение: "Почему?! С чего вы взяли, что я лжец?!"

   Жорж и Карло испытывают желание оправдаться: "Вы не правы", "Вы ошибаетесь".

   Мадани недоумевает: "Пардон, не ослышался ли я?"

   Игра? Да, и нехитрая, с ее вариантами вы могли встретиться, скажем, на страницах журнала "Наука и жизнь" или "Семья и школа". Она непритязательна, но в то же время дает материал для психологических изысканий. В ходе ее выясняется, как испытуемый реагирует на фрустрацию, то есть на условия, когда нужно внутренне напрячься, чтобы преодолеть определенную трудность.

   Забавно было представить себя посетителем кафе, лишившимся шляпы по недосмотру гардеробщика, или влюбленным, к которому опаздывают на свидание, когда вокруг нас кипели волны и разгуливался ветер: наша фрустрация была несколько более значимой. Но то, как мы ее переживали, в значительной степени отражалось в наших откликах на шуточные рисунки, и записям, сделанным вроде бы из баловства, предстояло в дальнейшем стать довольно важным документом.

   Таблицы тестовых испытаний, протоколы опытов на "гомеостате" складывались как бы в серию репортажных снимков о жизни экипажа "Ра", в коллекцию микросрезов нашего внутреннего состояния. Срезы повторяли, подкрепляли, дополняли друг друга - проба на лидерство, проба на общительность, проба на тревогу, но у всех у них был органический недостаток: одномоментность, дискретность.

   Остановленное мгновение перестает быть мгновением; кинопленка, если ее рассматривать на свет кадрик за кадриком, живого ощущения движения не дает.

   Чтобы заполнить неминуемые пробелы между поперечными срезами, требовался еще один срез - продольный, протяженный во времени. Им должен был стать мой дневник.

   Психологи специально и настойчиво предупреждали меня, чтобы я вел его без пропусков, изо дня в день, подробно, отмечая мельчайшие штрихи в поведении товарищей, обращая особое внимание на оттенки их эмоций. О том, чтобы столь же пристально я наблюдал за Юрием Сенкевичем, даже не было речи. Это подразумевалось само собой.

   Вот к дневнику сейчас и вернемся.

   Первые его страницы, как и в прошлом году, необычайно оптимистичны.

   Мы съезжались в Сафи в радужном настроении. Что нам теперь могло угрожать? У нас появился мореходный опыт, мы "притерлись", приспособились один к другому, прошли, что называется, полосу прибоя - что для нас повторный рейс?

   Я как заправский психолог-консультант выдал Туру уйму рекомендаций, основанных на материале прошлого плавания: надо сдерживать Нормана, если будет покрикивать, надо почаще похваливать Жоржа, надо, чтобы на долю Карло выпадала работа в основном систематическая и ритмичная, а Жоржу, наоборот, пусть достаются авралы, усилия кратковременные, но зато требующие полнейшей самоотдачи. А сам я должен быть более инициативен и более терпим к слабостям спутников, и пусть Тур, ежели что, не стесняется меня одернуть.

   Тур слушал внимательно и обронил загадочную фразу: "Надеюсь на новичков".

   Это было странно, даже обидно. Робкий вежливый Кей, Мадани в пиратской повязке - на них, выходит, надежда? А мы?!

   - Мы слишком привыкли друг к другу, - объяснил Тур.

   - Позволь, так это ж хорошо, что привыкли!

   Тур скептически хмыкнул. И оказался прав.

   Едва схлынула предстартовая горячка и улеглось возбуждение, связанное с началом пути, мы почувствовали, что дышится на борту "Ра" не совсем как раньше.

   Выяснилось, во-первых, что мы меньше, чем в прошлом году, стремимся к общению. Зачем оно нам? Разве и без того каждый о каждом не знает уже все-все?

   Во-вторых, обнаружилось, что мы перестали друг друга стесняться. Не боимся ненароком задеть собеседника словом или жестом, откровенность наших реплик иногда чрезмерна и граничит с бестактностью.

   И наконец, в-третьих, открылось, что, как ни парадоксально, нам служат не всегда полезную службу воспоминания о "Ра-1".

   "Ра-1" был нашим черновиком, и теперь мы словно переписывали черновик набело, с огромным тщанием, уверенные, что уж нынче-то не наврем ни в единой строчке, достигнем высот каллиграфии и стилистики. Однако, корректируя опыт минувшего плавания, нам не к чему было обратиться, кроме как к собственной памяти, а память - штука коварная, она смещает масштабы, переоценивает ценности, собственные промахи смазывает, чужие - усугубляет...

   У одного не шло из головы, что в прошлом году его слишком много со всех сторон воспитывали, и он, вероятно, поклялся себе, что впредь этого не допустит, и в штыки встречал любой совет.

   Другой считал, что на "Ра-1" он был чересчур безотказен и покладист, и настроился этой ошибки не повторить.

   Третий полагал, что за свои идеи достоин большего уважения, и то вставал в позу обиженного, то лихорадочно распоряжался, то сетовал и грустил.

   Я... но обо мне пусть скажет кто-нибудь другой. Я тоже не без греха. И не раз на "Ра-2" казнился мысленно: "Так в прошлом году ты бы не поступил".

   Наблюдалось, впрочем, и обратное. Благоприятно изменился Норман. Он оставил менторский тон, работать с ним сразу стало легко, и хотя он по-прежнему произносил сентенции, они уже не раздражали, ибо не вызывало сомнения, что делается это из самых добрых чувств.

   Да, дважды в одну и ту же реку, то бишь в океан, не войдешь. Вода другая, и ты другой, с этой точки зрения дубль, который пришлось нам делать, явился для психологов неожиданным подарком. Возник особо выгодный случай подглядеть динамику совместимости!

   Как бы тщательно ни подбирать, допустим, космонавтов для совместного полета, сколько бы вариантов их группового поведения ни просчитать загодя на ЭВМ,- все равно, пока повторно не обследуешь их на финише, считай, что ничего не выяснил. Да и финиш - значит ли он, что под проблемой подведена окончательная черта? Человеческий организм не всегда мгновенно реагирует на происшедшее. Реакция зреет, зреет - и вдруг качественный скачок, взрыв, с опозданием на месяцы и годы! Гипертония! Невроз!

   Вероятно такое? Увы, вероятно.

   Что предпринимать, чтобы это не случилось?

   Пользоваться всякой возможностью, чтобы изучить не результат, а процесс. Не только действие, но и преддействие, и последействие - лишь тогда точно определится, к примеру, кто больше вредит себе - вспыльчивый или сверхсдержанный, от чего больше проку группе - от шумных "идей" или от молчаливого несогласия.

   Скажете: это прописи. Этому в школе учат. Эмоции, загоняемые вглубь, вредны; упрек молчанием более тягостен, чем открытое выяснение отношений.

   Верно! Все верно!

   А на сколько процентов верно - на девяносто или на семьдесят пять?

   И для каждого ли характера верно одинаково?

   И для каждого ли сочетания характеров?

   И при каких обстоятельствах? И для каких сроков?

   Мы еще слишком мало знаем, что приобретаем и чем рискуем в общении...

   В прошлом плавании тоже были опросы и тесты, и ценность этих данных бесспорна. Но она повысилась вдвое, когда оказалось, что сведения, полученные, как считали, уже "на выходе", на самом деле взяты "из середины": одноактная пьеса обернулась двухактной, до финального занавеса опять далеко, и актеры могут выкинуть любой фокус, даже поменяться ролями.

   Роли остались прежними, однако рисунок их обнаружил тенденцию к изменению.

   Общительный, жизнерадостный, судя по тестам "Ра-1", прекрасно чувствующий себя в коллективе человек, - по тестам "Ра-2" выглядит несколько замкнутым и настороженным, вечно готовым к защите, причем показательно, что на многие пункты опросника он не дал нынче однозначных ответов.

   Наш лидер минувшим летом был то, что называют нормостеник - все личностные качества в "золотой середине". Теперь он тоже слегка "умерил" контактность, стал более замкнутым по сравнению с самим собой прежним - глядя на розенцвейговские картинки, он в основном отшучивается, но именно это отшучивание свидетельствует о том, что он желал бы скрыть. Налицо фрустрационная загруженность: беспокоит Тура океан, беспокоит корабль, беспокоим мы.

   Среди его ответов теперь тоже многовато неопределенных: ни да, ни нет, надоело, неохота, и шли бы вы, психологи, со своими опросниками куда подальше и не морочили бы голову.

   Разумеется, он не произносит это вслух; напротив, он подчеркнуто вежлив и деликатен, хотя заметно, чего ему стоит порой не дать волю нервам и не сорваться.

   А вообще мы теперь срываемся чаще и по более пустяковым поводам, чем на "Ра-1".

   В первом плавании взаимное недовольство вспыхивало сперва исключительно по "производственным" мотивам: не за ту веревку тянул, не туда поворачивал весло, не так бросал плавучий якорь.

   Помню, как рассердился Норман, когда я наладил треугольный парус, нацепил его на штаг всеми петельками, разобрал фалы и, ужасно гордый собой, скомандовал поднимать, и вдруг открылось, что парус прикреплен вверх ногами!

   ------------------------------------------------------------------

   ¹KB-коэффициент взаимосвязи; величина условная, выражается дробью: отношение воздей-ствия на партнера к воздействию на собственный стрелочный прибор.