Я представил себе, как буду разрабатывать месторождения, руководить людьми, поднимать заброшенные производства, проводить большие проекты. У меня будет возможность реализовать себя, стать таким же сильным и уверенным в себе человеком, как Николай. И кому, как не мне, он может доверить свое дело? Ведь мы с ним одной крови, пережили то, что другим и не снилось. Я буду хозяином Сибири! Пусть и не таким, как Николай, но все же! От этой фантазии у меня даже голова закружилась.

   - Да ты смотри, смотри! - Николай тыкал пальцем в иллюминатор. - Тут же работы на целую жизнь - делай, не переделаешь. У меня конкурентов нет. Я тут главный, тут все мое! Но пока развитие стоит, буксуем. Люди нужны, а где их взять? А ты такой человек, как мне нужен, я по глазам вижу. Спецназ - он везде спецназ. Мы друг друга в беде не бросаем.

   - Не бросаем! - подтвердил я.

   - Ну так что, согласен? Ни о чем не беспокойся, все устрою, во всем помогу. Нуждаться не будешь, а сколько унесешь - все твое. Моим человеком станешь. Согласен? Давай! Приступишь к работе завтра! И учти, я таких предложений два раза не делаю. По рукам? - хозяин Сибири протянул мне свою большую квадратную ладонь.

   И только я принял его рукопожатие, как Агван, сидевший все это время рядом, взял меня за плечо и снова что-то быстро забормотал:

   - Ом Ман Падме Хум...

   Меня сжало со всех сторон. С бешеной скоростью я превращался в уменьшенную копию самого себя. И вдруг резкий звук, толчок, нестерпимая боль, и я превратился в сгусток энергии. Волной меня понесло вдоль сцепленных рук, через рукопожатие, и я оказался внутри моего собеседника.

   - Агван, что ты делаешь?! - закричал я.

   - Мара искушает тебя, Данила. Он хочет купить твое решение - властью, силой, деньгами. Ему нужно только одно - остановить тебя. Ты один стоишь у него на пути, и он искушает тебя. Больше ты не можешь видеть последствия своего решения, этот шанс ты уже использовал.

   Но тысячи людей во всех частях мира продолжают молиться о твоем выборе. И потому у тебя есть возможность взглянуть на этого человека изнутри. И это ты можешь сделать лишь однажды. Ты делаешь это теперь. Он сулит золотые горы, но каково сердце у владельца золотых гор?

   - Агван, я все понял! Не нужно! Оставь мне этот шанс! - закричал я.

   - Поздно, Данила. Теперь смотри... И я увидел сердце владельца золотых гор. Светлое пятно, которым оно было когда-то, теперь утопало в черных, растущих на глазах язвах. Оно покрылось темнотой и зачерствело. Свет уже не бился в нем, как прежде, а лишь слабо мерцал. Забота о деньгах, больших, чем ему были нужны, съела этого человека. Все его мысли, все его чувства, прежде светлые и свободные, были теперь розданы заботам о пустоте.

   Я видел, как он проводит совещание, идет по заводским цехам, дает инструкции, куда-то едет, участвует в переговорах. Он смотрит отчеты своих подчиненных и с руганью кидает им их в лицо. Его просят о помощи, но он отказывает. Другим же он дает толстые пачки денег, и эти люди, ничего не говоря, убирают их в стол. Потом снова какие-то разговоры на повышенных тонах, угрозы и страх.

   Далее - рестораны, казино, ночные клубы. Девушки, мечтающие о его деньгах. Лживые друзья, надеющиеся на совместный бизнес. Дорогие машины, дорогие костюмы, дорогая жизнь. А вот его дом - огромный, похожий на музей - пуст. Жена и дети живут за границей. Он разговаривает с ними по телефону - сухо и официально. Чуть позже недовольным голосом дает распоряжение о переводе каких-то денег.

   Глубокая ночь. Он сидит в большой темной комнате у неразожженного камина. Белый порошок... Тьма.

   Все это я вижу словно бы внутренним взором, я смотрю на его сердце и вижу эти картины. Пустое, съеденное изнутри сердце. Когда-то в нем был свет, когда-то оно билось, и в этом биении звучало дыхание жизни. Это сердце умело чувствовать, оно хотело любить. "Иметь или быть?" - вот вопрос, который стоял перед обладателем этого сердца много лет назад. Теперь он имеет все, но его самого - нет.

   Видение пропало.

   - Ах, - я сжался от боли, высвободил руку из рукопожатия и схватился за грудь; казалось, будто бы раскаленный двадцатисантиметровый гвоздь вонзился в эту секунду мне в сердце.

   - Что с тобой?! Ты нездоров? - в глазах Николая читалось недоумение. - Эй, как тебя там - Актай, Албан, Агван? Что ты с ним сделал?! Что это за молитва?

   - Он не может остаться с тобой, - спокойно ответил Агван. - Он должен ехать в монастырь.

   - Да, не могу, - прохрипел я, превозмогая чудовищную боль. - Мне надо ехать...

   - Сумасшедшие...

   Я потерял сознание. Когда очнулся, мы уже сидели в аэропорту Иркутска, в общем зале. Погода была ужасная. Дождь неистово хлестал по кровле, стучался в окна, тянул через двери промозглым ветром. Как только мы смогли приземлиться...

   - Данила, - позвал меня маленький монах. - Тебе лучше? Давай, держись, мы уже близко. Осталось совсем чуть-чуть. Мара теряет силы. У нас все получится!

   - А где Николай? - спросил я.

   - Уехал, - Агван печально улыбнулся. - Думаешь, ты ему нужен? Нет, Данила. Ему никто не нужен. Он сам себе не нужен. Да его и нет. Хотел все купить и все купил. Большая была душа, многое было дано. Но все зависит от выбора, а выбор есть всегда.

   - Куда мы теперь?

   - На вокзал. На поезде поедем. Погода только хуже становится, - Агван надел на свои плечи котомку и сделал мне знак, что надо идти.

   Совсем стемнело. На город опустилась ночь. Маленькую кухоньку освещала одинокая лампочка, висящая под самым потолком на голых проводах. За окном шел дождь, как в ту ночь, в Иркутске. Стало холодно. Данила встал, зажег конфорку. Потом сел на свое место и продолжил рассказ.

   Через час мы уже были на железнодорожном вокзале. Агван взял билеты. До отправления оставалось еще несколько часов. Мы расположились в зале ожидания и задремали. Я проснулся от оживленного разговора где-то по соседству. Мой маленький спутник весело смеялся, беседуя с пожилой супружеской парой.

   - Агван, смотри, Данила проснулся, - сказала женщина.

   У нее были монголоидные черты лица - достаточно большие, но раскосые, карие глаза, широкие скулы и странный нос без переносицы.

   - Данила, познакомься, - сказал улыбающийся Агван. - Это Ользе, она бурятка, как и я. А это ее муж - Сергей Константинович.

   Старики уважительно качнули головами в мою сторону. Ользе тут же пригласила меня к импровизированному столу:

   - Данила, присоединяйся к нам, тебе надо перекусить.

   - Спасибо, с удовольствием, - ответил я и подсел к компании.

   На льняной салфетке были разложены домашние пирожки, разные овощи и приправы к ним.

   - Видно, сильно проголодался, - сказал старик, глядя на то, как я уплетаю за обе щеки.

   Сергею Константиновичу было, как мне показалось, лет семьдесят пять. Выглядел он очень аристократично - высокий лоб, копна седых волос, круглые очки, усы и аккуратная профессорская бородка.

   - Мы проделали большой путь. Едем в буддийский монастырь по воле моего Учителя, - признался Агван.

   - Это хорошо, - сказала Ользе, - мы тоже поближе к святым местам перебираемся. Умирать скоро, да и внука повидать надо. Скучаем по нему... Как он там?..

   - А вы не здесь живете? - спросил Агван.

   - Я родилась на Байкале, но отец отправил меня в Ленинград, учиться. В университете мы с Сергеем Константиновичем и познакомились. Он был на философском, а я на филологическом. Потом война, блокада... Теперь одни остались. Дочка умерла в родах, оставила нам мальчонку. А он вырос да уехал. При буддийском монастыре живет, надо повидать, попрощаться.

   Я смотрел на этих стариков и дивился их отношениям. Они прожили вместе более пятидесяти лет, а казалось, будто бы только вчера познакомились. Сергей Константинович заботливо оберегал Ользе, а она ухаживала за ним с удивительной нежностью и уважением. Они, казалось, были частью единого целого - интеллигентные, умные и невероятно добрые.

   Объявили, что поезд на Улан-Удэ подан под посадку. И тут выяснилось, что мы с нашими новыми знакомыми едем одним поездом, даже в одном вагоне, только купе разные. Но эту проблему мы быстро решили. Через полчаса Агван начал дремать, и я отправил его на верхнюю полку, чтобы он выспался. Да и поздно уже.

   Мне же спать не хотелось. Я чувствовал себя неспокойно. За окнами поезда непроглядная темень, дождь продолжался с прежней силой, колеса нервно стучали. Я не находил себе места. В обществе этих двух милых стариков мне было легче.

   - Данила, а ты на посвящение едешь? - спросила Ольэе.

   - В каком смысле? - я не понял вопроса.

   - Ты же собираешься послушником стать при монастыре? - удивилась она. Я даже рассмеялся:

   - Да уж, скажете тоже! Какой из меня буддийский монах, я же европеец! Ну или как там?.. - я смутился, мне показалось странным, что я назвал себя европейцем.

   - Не скажите, юноша, - вмешался в разговор Сергей Константинович. - Европейцы не так уж далеки от Востока, как это принято думать. А буддизм - так и вовсе наша первая религия.

   - Ну конечно! - я выразил свое сомнение. - Это почему же?

   - В Древней Греции было много великих философов. Но только двум удалось создать уникальные философские системы. Они рассказали нам о мире, о человеке и его предназначении, каждый по-своему. Их звали Платон и Аристотель.

   - "Платон мне друг, но истина дороже" - это, кажется, Аристотель сказал? - признаюсь, я сам себе удивился, употребив к месту этот совершенно непонятный мне до сих пор афоризм.

   - Вот, вот! Именно! - обрадовался Сергей Константинович. - Платон изучал сущность человека, а Аристотель - его содержание. Изучать сущность всегда тяжелее, нежели описывать то, что видишь. И поэтому Платона мы быстро позабыли, а вот Аристотеля возвели в ранг великих мудрецов.

   - И при чем тут буддизм? - мое недоверие было еще при мне.

   - Да, по большому счету, ни при чем...

   - В смысле?!

   - Как бы тебе это объяснить, Данила, - было видно, что Сергей Константинович решал, надо ли ему говорить то, что он собирается сказать, или нет.

   - Сережа, объясни ему по-человечески, - вмешалась Ользе.

   - Ну ладно, - согласился Сергей Константинович. - Аристотель полагал, что есть бесконечная материя, которая время от времени превращается во что-то - в тебя, в меня. А потом уходит в никуда, обратно в материю. И все. Это не круг, а линия - от рождения до смерти. Так думают и все нынешние европейцы. Из праха появляемся и в прах обращаемся.

   Платон думал иначе, и его рассказы ничем не отличаются от рассказов Будды. Он знал, что у всего живого в этом мире - у тебя, у меня, у растения или животного - есть своя сущность, своя душа. Рождается и умирает только наше тело, а вот сущность, напротив, в процессе этих трансформаций развивается.

   - Дай, теперь я скажу, - вмешалась Ользе. - Я, Данила, буддистка. Не в смысле обрядов, а в смысле мировоззрения. И мы это так понимаем. Есть твоя душа - и это самое главное. Все остальное - суета и глупость. Возьми и выбрось - не жалко. Время от времени твоя душа обретает тело. Она живет в нем и совершенствуется или не совершенствуется - это по желанию.

   Когда ты понимаешь, что твоя жизнь - это возможность совершенствовать себя, ты служишь Гармонии, Высшему Свету. Мы говорим - достигаешь Нирваны. А если ты не понимаешь этого, размениваешься по мелочам, ты растрачиваешь энергию Мира. И это твой грех, ведь ты тратишь не свою, а общую энергию...

   - Данила, - слово снова взял Сергей Константинович, - Платон рассказывал, что души перерождаются. Они приходят в этот мир снова и снова. И чем лучше они проведут свою очередную жизнь, тем больше им будет дано в будущей жизни. Но и будущая жизнь - это только ступень. Если пройти их все, тебе откроется Небесный Свод, по которому движутся Боги в своих прекрасных колесницах.

   Буддисты называют Небесный Свод - Нирваной, а достигших небесного свода - Буддами. Мир полон страданий, и тебе это хорошо известно. Но страдания - это не то, на что нужно обращать внимание. Ты живешь, чтобы помогать другим душам, указывать им путь, который ты сам уже прошел за свои прошлые жизни. И если ты это делаешь, то душа твоя совершенствуется, и ты сам быстрее достигнешь Просветления - состояния Будды.

   - Так Платон был буддистом?! - я ушам своим не верил.

   - Ну, в каком-то смысле - да. Он знал ту же истину, - ответил Сергей Константинович. - Только вот мы не послушали Платона. Мы поверили Аристотелю, который был слишком далек от Небесного Свода. И вот посмотри теперь на западный мир, во что он превратился. Все опять встало с ног на голову. Мы не видим главного, растрачиваем свою жизнь на бессмысленные занятия, тратим общую для всех нас энергию Света. И я думаю, это плохо кончится.

   Старик замолчал и помрачнел. Потом он обнял Ользе и нежно поцеловал ее.

   - Но мой народ верит, - продолжила Ользе, - что где-то на земле скрыты Заветы. Имя им - священная Шамбала. Они откроются Гэсэру - великому воину, который будет слышать голоса и сможет собрать подле себя всех, чьи души соприкасались с Нирваной. Это будет великая война Света против сил Тьмы. Лучшие души объединятся и укажут остальным Путь.

   В своей прошлой жизни Гэсэр сказал: "У Меня много сокровищ, но Я дам их Моему народу лишь в назначенный срок. Когда воинство Северной Шамбалы принесет с собой силы спасения, тогда открою Я горные тайники. Все разделят Мои сокровища поровну и будут жить в справедливости. Золото Мое было развеяно ветрами, но люди Северной Шамбалы придут собирать Мое Имущество. Тогда заготовит Мой народ мешки для богатства, и каждому дам справедливую долю. Можно найти песок золотой, можно найти драгоценные камни, но истинное богатство придет лишь с людьми Северной Шамбалы, когда придет время послать их". Так заповедано.

   Перед последней схваткой с силами Тьмы белый Гэсэр появится из небытия и войдет в храм с багряным агнцем на своих руках. Тридцать три светильника загорятся, когда он скажет: "Кто здесь живой?!"

   Я слушал эту женщину и не верил своим ушам. На новый лад, неизвестными мне прежде словами она рассказывала о том, о чем рассказывал мне и Лама, и все, С кем я разговаривал в день моего отъезда. И как в этой семье сошлись Восток с Западом, так и мне предстояло сейчас соединить их в себе.

   Теперь я снова ощущал биение своего сердца, но иное, не то, что прежде. Я вдруг почувствовал на себе огромную ответственность - ту, о которой меня предупреждали перед отъездом. Жар обдал меня изнутри, дыхание прервалось, огненный румянец появился на щеках...

   В коридоре послышался шум, и дверь нашего купе с грохотом отворилась.