"24 июня. Состояние правого борта и палубы неважное. Папирус местами разъехался, очень сильно наклонена вправо кабина, ходить по палубе невозможно только по борту".

   "9 июля. Справа рвутся веревки, связывающие папирус, весь правый борт ходит ходуном и грозит оторваться от нас..."

   А начиналось тоже с малого, едва заметного, - что-то где-то перекосилось, набухло, намокло, - нет, повторения этой истории мы не хотим. Лодка построена не идеально, лодка перестояла в порту, зря расходуя запас непотопляемости, но поздно теперь об этом жалеть, и бранить, кроме себя, некого - нужно выпутываться, и чем раньше, тем лучше.

   Собрался совет: капитан, провиантмейстер, кок, врач. Пролистали книгу, где учтены запасы нашего продовольствия, и приговорили к выбросу добрую треть.

   Описание акции опускаю. Меня с детства учили беречь хлеб, ругали, если крошку ронял на пол, а тут за "Ра" потянулся длиннющий шлейф: плыли норвежские, египетские, русские хлебцы, плыли рис и кофе, макароны и сухофрукты.

   Прости нас, Ивон!

   Радовалась одна обезьяна. Мы наполовину завалили провиантом корзину, где она днем сидит, Сафи никогда не видела такого изобилия и лопала все подряд без разбора.

   Надо, кстати, рассказать, что едят на "Ра".

   Самая краткая информация по этому вопросу выглядит так (высокоученый труд "Медицинские проблемы экспедиции "Ра", автор - Ю. Сенкевич):

   "Был определен необходимый перечень продуктом с учетом их калорийности и полноценности. Некоторые трудности возникли в связи с тем, что руководитель не хотел использовать консервы и поэтому рацион был однообразен, что компенсировалось количеством. Никаких других проблем с продовольствием не возникало".

   Очевидно, как к любому научному труду, к этим строкам необходим комментарий.

   Почему "руководитель не хотел использовать консервы"? Понятно почему: потому, что в меню древних тушёнки и шпрот не имелось и, кроме того, немножко из-за недоверия к консервам вообще, учитывая жаркий климат.

   - Мы будем есть овощи, - мечтательно говорил Тур, - будем есть свежую рыбу... Овощи испортились моментально, так же как и омары, и яйца, и молоко в пакетах; молоко-то можно было бы, и употреблять, хотя бы в виде простокваши, но Тур выплеснул его, не дав как следует скиснуть.

"Отличный улов. Мадани!"

   А рыбы что-то до сих пор нет. Раньше мы ее и не ждали - шли между открытым океаном и шельфом, то есть как раз по меже двух рыбных пастбищ. Но теперь ведь мы в океане! Сегодня Жорж вновь повесил фонарь, пытался подстрелить корифену, но ничего не вышло, мелькнули две-три рыбки - и все.

   Сантьяго присел на корме с удочкой. Вид у него блаженный.

   - Все рыболовы чокнутые,- говорю в пространство.

   Сантьяго молчит. Обдумывает отповедь подостойней.

   - Рыболовы - лучшие люди на земле, - отзывается он наконец. - Рыболовы и антропологи.

   - Держи, лучший человек, - сыплю ему на ладонь таблетки.

   Это-витамины, без них нельзя, пища; идет в основном сушеная да крупяная.

   Характерный диалог перед завтраком:

   - Опять овсяная каша!

   - Весь мир ест утром кашу.

   - Так скоро лошадьми станем.

   - Ничего, зато полезно.

   Сейчас-то я к овсянке привык, а помню, в прошлом голу однажды опоздал к столу, все уже поели, только Тур доканчивал, и как я посмотрел, что в тарелке, захотелось, не пробуя, сказать "спасибо". От Тура это, разумеется, не укрылось.

   - За исключением этого, - буркнул я и заработал ложкой...

   В общем, бедные мы, бедные, но не слишком нас жалейте. Хоть и побросали кое-что за борт, хоть и кур в этом году не поели вволю из-за плохих примусов - в наших закромах съестного немало и не так уж однообразен наш рацион.

   День начинается с посвистыванья - фи-фу-фа-фи-фу - это Карло поднялся раньше всех, погремел на кухне кастрюлями и сигналит, что кушать подано. Он по доброй воле взял на себя поварские заботы еще с прошлого плавания, с первых его дней; незабываемым событием явился тогда первый на "Ра" горячий суп, рисовый, с томатами и курицей. Как мы его поглощали! Как славили Карло! Как, уже наевшись, не имели мужества отвалиться!

   Карло - отличный кок, щедрый и изобретательный, и в то же время экономный, у него все идет в дело. Осталось с вечера немного курятины и немного ветчины призывается присяжный дегустатор-нюхальщик Жорж, он обнюхивает и сортирует - кусок в море, кусок в котел, затем добавляются картошка, свекла, морковь плюс вода, наполовину морская (для экономии), все кипятится - и пожалуйста, готова похлебка, хорошая, наваристая, только картошка впитала запах моря и не совсем свежего мяса.

   Есть на "Ра" и другие фирменные блюда. Например, фруктовый суп из концентратов. То есть он суп как суп, иными словами - компот, но вкус у него совершенно особый.

   Случилось это, как сейчас помню, девятого июня прошлого года. Мне захотелось пить, я пошел к канистре, отлил из нее в стакан, хлебнул и поперхнулся: вода отдавала кислятиной. Заглянул в канистру, и там - мутная желтоватая жидкость, в которой плавает невесть что. Я - к Карло:

   И представьте, сошло! Вечером мы с аппетитом уплетали фруктово-смоляную болтушку, просили добавить, и потом, мною позже, когда где-нибудь в московской столовой мне приносили компот, приготовленный по строгим сухопутным правилам, чем-то он разочаровывал, чего-то важного в нем не хватало.

Летучии рыбки на завтрак прилетают сами...

   Карло ревнив; он строго следит, чтобы его кухонные прерогативы соблюдались и уважались, помощников на кухне терпит лишь для черной работы и в то же время не прочь при случае шаркнуть - фигурально говоря - колпак оземь: "Справляйтесь как хотите, а я удаляюсь от дел!"

   Иногда, впрочем, он добровольно уступает фартук и поварешку. В прошлом году - четвертою июля, в День независимости США, - честь приготовления ленча была доверена Норману, и тот сотворил такую яичницу, что и сейчас я, бывает, прикидываю, застанет ли нас и нынче четвертое июля в море.

...остальных мы ловим сами

   Норман стряпал с огромным удовольствием и старанием - сперва поджарил бекон, затем слил жир, затем слегка бекон подсушил, затем наконец бросил на сковородку яйца и священнодействовал еще минут пять, пока мы не принялись понукать Америку от имени всего остальною мира.

   Но главные переживания Hacтупают, когда в кухмистерство включается Жорж.

   Жорж - человек порыва и вдохновения, и никогда не знаешь, чего от чего ждать.

   Какао, сыр, египетская икра - значит, Жорж был не в ударе, что от завтрака требовать - наелись, и ладно. Но зато уж если его разберет - тогда начинаются чудеса. Возникают откуда-то пирожки с медом - это на "Ра"-то, посреди океана, на утлой палубе! - или солонина, пахнущая свежим горошком, с гарниром из горошка, пахнущего солониной, и все это побрызгано лимоным соком, назло канонам, вопреки рецептам, а вкусно!

   Типичное произведение Жоржа: рисовая каша с томатным соусом и лимоном, туда накрошено черного хлеба и всыпано неневероятное количество перца. Попробуйте, только обязательно заешьте финиками и ломтем арбуза, а в случае чего - зовите, я как врач немедленно приду на помощь.

   Или еще можно сделать так: поесть картошки, тут же перейти к шоколадному пудингу, а потом вернуться к картошке. Данным образом мы в прошлом году отметили пройденные тысячу сто миль, а наутро весь экипаж во главе с капитаном коллективно проспал!

   ...Кончается обед, за столом - Тур, Норман, я. "Все, - говорю. - Хватит. Достаточно". Тур смеется: "Ну и русский", - и продолжает уплетать курицу. Норман держится еще чуть-чуть и тоже сдается. Тур в одиночестве закрепляет победу, со всех сторон сыплются шутки: "Бедная Ивон, нелегко его прокормить". Тур невозмутим. В Таблице Уровня Аппетита, составленной Жоржем, у него коэффициент 95. У Нормана по той же таблице - 87, у меня - 73 (цифра, как мне кажется, несколько заниженная) - и так далее, по убывающей.

   Забыли мы только у Жоржа спросить, чей уровень он принял за 100.

   ...С носа долетает дразнящий запах: темнеет, притомились мы слегка за день. Карло и Сантьяго долю варили солонину в воде из бурдюка, обжарили ее с чечевицей, получилось довольно неплохо.

   - Это пища древних моряков, - растроганно вздыхает Тур. - Все великие географические открытия сделаны на солонине. Недурно бы к ней русских сухариков!

Дары моря существенно дополняли наше меню

   Тур помнит их вкус еще со времен войны, когда ему - младшему офицеру британских вооруженных сил - пришлось побывать в Мурманске. Он не знал ни слова по-русски, ему посоветовали: "Вы им просто улыбайтесь!" Однажды Тур, иззябший, голодный, стоял на палубе советского торпедного катера. Угрюмый сопровождающий поглядывал на иностранца с недоверием, и тогда Тур улыбнулся, широко, как мог. Русский в ответ улыбнулся еще шире, взял Тура за руку, потащил в кубрик и угостил сухарем, разломив его пополам.

   По специальному заказу Тура я захватил с собой из Москвы 50 (!) килограммов сухарей, они были наряду с медикаментами основным моим багажом.

   Итак, появляются сухарики и солонина, начинаем жевать. Мясо слегка напоминает резину. "Да, - соглашается Тур, - его надо варить и варить! Тогда будет суп, а не..."

   Раздается подозрительный хруст, и Тур выплевывает на ладонь обломок зуба!

   Нет, это не зуб, а пластмассовая полукоронка, отвалилась, не выдержала сухаря.

   - Вот, пожалуйста, - социалистический хлеб, - язвит Сантьяго.

   - Не хлеб социалистический, а зуб капиталистический!

   Тур хохочет. Он запомнит эту реплику, запишет ее в блокнот и использует в своей будущей книге как пример самой острой политической дискуссии на борту "Ра-1".

   Однако вернемся к сегодняшнему дню, к делам насущным, тем более что Тур как раз деликатно спрашивает:

   - Не заняться ли вам снопиками?

   Это ужасно нудная и неблагодарная работа. Снопики из-под гуар, те самые, набухшие, грузные, с трудом вытащенные на борт, требуется развязать и разобрать по стебельку. И счистить с каждого стебелька вазелин, с тем чтобы использовать его повторно. У нас не осталось вазелина, а нужно смазывать пазы, в которых ходят весла; дерево отсырело, весла поворачиваются туго, и после двух часов вахты рук не чувствуешь, сжать кулаки невозможно, ладони в твердых мозолях. Покончили со снопиками - взялись за кувшины. Переместили половину их с правого борта на левый, привязали накрепко - пока возились, и вечер подошел.

   Между прочим, я попробовал провести психологическое обследование нашего сна. Предложил вопросник Туру и Норману, они отнеслись к ответам на него с невероятной серьезностью. Особенно много хлопот им доставил вопрос о содержании сновидений, оба не могли их вспомнить, жаловались, что часто просыпаются, так как стараются не забыть, что снилось.

   А спим мы вообще не очень хорошо. Хижина маленькая, тесно, порой душно. И у каждого свои заботы и хлопоты с постелью; меня они так допекли, что я отчаялся, плюнул и оставил все как есть.

   Если помните, мое место - в правом переднем углу, между Жоржем и стенкой хижины. Стенка прогнулась, матрац сполз в щель, образовался горб, с которого я сваливаюсь то влево - и тогда Жорж пихает меня обратно, - то вправо, вплотную к стенке, а в нее бьют волны и ощущаешь океан непосредственно спиной.

   В прошлом году я спал там же и тоже скатывался, ибо "Ра" имел правый крен, а Сантьяго, спавший рядом, стремился меня догнать. Однажды он предложил лечь иначе, не вдоль кабины, а поперек, но вышло не лучше. Я попробовал подсунуть под матрац, обломок весла, возился долго и опять ничего не добился.

   Ночь для меня всегда наступает внезапно и застает врасплох, потому что забываю заранее подготовить свою постель - освободить ее от всякого барахла, брошенного за день: рубашка, фотокамера, записная книжка и прочее, все это валяется как попало. Включаю фонарик и рассовываю вещи: часть - в плетенку на стене, часть - по настенным крючкам. Стряхиваю крошки со спального мешка - из-за жары я сплю не в нем, а на нем, и поэтому он перевернут ничком, чтобы не мешала "молния". Одеяло - здоровенное полотенце - провалилось, разумеется, между ящиком и стенкой, вытаскиваю его. Ложе готово. Теперь надо выглянуть наружу, проверить, надежно ли висят у входа джинсы, рубашка, носки, свитер, кожаная куртка. Я их оставляю вне кабины, потому что одеваться в темноте да еще спросонья очень неудобно.

   Теперь - спать. А спать не хочется, сейчас всего десять вечера, но в четыре утра мне на вахту. Снотворное, что ли, принять? Жорж и Сантьяго клянчат его постоянно, я тоже порой к нему прибегаю, но тогда совсем уж трудно подниматься, перетерплю.

   Ворочаюсь, кручусь, мысли, явно не подходящие и уж во всяком случае не своевременные, лезут в голову.

   Только что, кажется, закрыл глаза - и слышу голос Тура, он зовет с мостика. Значит, пора.

   - Да, да, - отвечаю спросонок по-русски, - иду.

   Пробираюсь между телами спящих по диагонали, нацеливаясь на свободное место Тура. Бух! Я на его постели. Теперь можно оглядеться.

   Ноги, одни ноги вокруг!

   Ноги спящего, на мой взгляд, так же много говорят о характере человека, как лицо и руки. Вот Норман - он несет свои ноги упорядоченно, параллельно одна другой; ноги Сантьяго переплетены и завиты в сложный клубок, так же как и его мысли и чувства. Ноги Жоржа, рубахи - парня, открыты и развернуты. Карло, кажется, и во сне карабкается по горам, опираясь в основном на левую, так как правая у него когда-то была сломана и плохо сгибается в голеностопе... Да, многое могут сказать ноги спящего, жаль, раньше не обращал на это внимания.

   На четвереньках лезу к выходу, подсвечиваю фонариком - ну конечно, одежда свалилась, где носки? Вот носки, теперь рубашка, далее самое трудное, джинсы, они заскорузли, набухли, влезаю в них, как, вероятно, влезали в лосины гусары. Свитер (опять забыл вывернуть его накануне), кожаная куртка, шапочка. Здесь ли трубка и табак? Табак со мной, а трубку - она у нас на двоих - должен был оставить над входом в хижину Карло. Теперь еще эту тетрадь в полиэтиленовом переплете достать с подвесной полочки...

   Вроде готов; нет, забыл помазать нос кремом. Нос мой - враг мой, беда моя - всегда облезает.