Глава третья Солнечно, тихо, дрейфуем. Все-таки мы приручили "Зодиак" - Жорж, Карло и я. Раз десять накачивали и спускали воздух - и укрепили наконец каркас, разобрались во всех деревяшках. Спустили лодку на воду, поставили мотор и покружили вокруг "Ра". Корабль выглядит со стороны великолепно и очень романтично, с выгоревшим парусом, с изогнутыми носом и кормой... с Сантьяго на макушке мачты, - зачем его туда потянуло?! А, чтоб сфотографировали! Он чуть-чуть болен, нечто вроде фарингита. Даю антибиотики, пока они помогают мало, но Сантьяго бодрится. Вчера вечером Тур долго говорил, что близится мыс Юби, до него всего около девяноста миль, и поэтому вахтенному надо быть особенно внимательным, смотреть не только на компас, но и назад, на буй, который, по сути, показывает наш истинный курс, - и вот Сантьяго, вдохновленный речами Тура, проникнувшись важностью момента, отстранил Кея от вахты и встал на мостик сам, назло всем врачам и болезням. Вахты нынче скучные. Единственное развлечение - если корабль случайно развернет задом наперед. Так случилось сегодня ночью: часам к пяти ветер абсолютно исчез и я, оставив руль, полез снять топовый фонарь - пока лазил, "Ра" и развернуло. Я порядком намучился, возвращая корму на место, греб маленькими веслами от "Зодиака", дергал за брасы. Потом, когда я совершенно обессилел, нахальный корабль вдруг выправился сам. Да, становится скучновато, и мы развлекаем друг друга, как можем. Позавчера, например, Жорж и Сантьяго устроили для нас концерт самодеятельности, они пели и плясали канкан, оба в тельняшках, рослый и коренастый, как Пат и Паташон, и подбадривали друг друга: "А ну, девочки!" - а мы корчились от смеха.
Вообще музыка на борту "Ра" звучит почти постоянно. Тур, колдуя над своими чурбачками и колобашечками, мурлычет песенку о летучих рыбках, и взгляд его при этом отрешен и задумчив. Смолкает Тур - вступает Норман, у него губная гармоника и не весьма обильный репертуар, всего две-три ковбойские песенки, мы уже выучили их до последнего такта, но это все же гораздо приятней, чем прошлогодний приемник Абдуллы, - он совершенно извел нас тягучими восточными мелодиями. А вот с магнитофоном Жоржа случилась в прошлом году загадочная история. Жорж оставил его на корме и пошел помочь мне крепить канистры с водой, через полчаса вспомнил, взглянул - и увы! Скорей всего, магнитофон свалился в воду сам, но, возможно, конечно, его кто-нибудь, не заметив, задел. Я старался утешить Жоржа, однако он твердил, что теперь путешествие для него испорчено, потому что ему без музыки не уснуть. Не знаю, как кого, а меня тоже опечалило исчезновение магнитофона, на его пленках было немало приятного, - но что вода берет, обратно не отдает. К слову, о магнитофонных записях. В первые дни нашего первого плавания Карло записал "Симфонию "Ра". Он просто включил микрофон минут на десять, при довольно тихой погоде, - но когда потом, позднее, на суше, мы крутили эту пленку, меня задним числом брала оторопь: скрипы, визги, скрежет, треск - неужели вокруг нас творилось такое? И как мы это вынесли, как умудрились вернуться живы и невредимы? Теперь, вспоминая это, краешком сознания - самым краешком - я гадаю: повезет ли нам так же и на этот раз? Тихо и солнечно, океан - как озеро, и по этому озеру, сказочный, сладко красивый, как на заднике у провинциального фотографа, еле-еле плывет наш "Ра". Утром 24 мая на борту произошло важное событие, запечатленное на фото-, кино- и магнитной пленке. Состоялась первая операция на "Ра-2"! Жорж, встав, пожаловался, что плохо спал - болел палец. Я взглянул: панариций - и получил от пациента согласие вскрывать. К операции готовились обстоятельно. Сантьяго надел на голову пластиковый чепец, на лицо - марлевую маску. Я опоясался полотенцем, а поверх него - веревкой. Тур поглядывал на нас, как няня на расшалившихся ребят, он в это время отпиливал ножовкой горлышко у глиняной амфоры - готовил сосуд для хранения расходной воды, так как доставать воду из амфор довольно хлопотно, горло очень узкое - мы до сих пор пользовались автомобильным методом, засасывали воду через шланг, а это негигиенично, вот Тур и решил сделать резервуар, который наполнялся бы не спеша и загодя, а опорожнялся по мере надобности и без труда. Ножовка плохо пилила, и Тур сердился, но я выдал ему из своих запасов пилу Джигли, предназначенную вообще-то для костей человеческих; Тур воспрянул духом и сделал вид, что не замечает, как добросовестный Кей ловит его в визир.
Итак, Сантьяго, ряженный медицинской сестрой, подает мне спирт и салфетку для дезинфекции рук. Затем прошу у него резиновые перчатки - и он, вместо хирургических, вручает мне здоровенные, электромонтерские. Кинооператор доволен, зрители хохочут, Жорж тоже, он не подозревает, что через секунду ему станет не до смеха. Для местной анестезии я решил использовать пластмассовый шприц, но не учел, что подкожная клетчатка на пальцах практически отсутствует и такой шприц здесь непригоден, он маломощный, слабенькийкий. Жму-жму. Жорж морщится, а пользы нет. Говорю: - Потерпи, лучше я тебе разрежу без анестезии, это быстрее и проще, чем колоть несколько раз. Вот тут Жорж заорал неистово! Я вскрыл панариций и выпустил гной, хотел промыть ранку, но он больше не давался и громогласно честил меня на всех языках, включая и русский. Киногруппа - Карло и Кей - торжествовала: никакой инсценировки, поймали-таки правду жизни. Жорж уже оправился от потрясения и договаривался с провиантмейстером насчет взбадривающей стопочки. А я собирал инструменты и думал: пусть эта операция будет единственной на "Ра"! В прошлом году все, в общем, обошлось. Даже с Абдуллой, хотя уж никак не верилось, что тут обойдется. Абдулле с первых дней не слишком везло. Морская болезнь как навалилась на него, так и не отпускала, несмотря на все мои старания. Правда, были часы радости, когда Абдулла утром поднимался свежий и восклицал в мой адрес: - Ты самый лучший доктор на "Ра"! А Тур добавлял, усмехаясь: - Бери выше, на всех папирусных лодках мира! Но проходил день-два, и снова Абдулла ходил грустный или даже не ходил, а лежал в хижине - "у меня болит голова!" - не ел, не пил и молился аллаху. Я потчевал его драмамином; драмамин - препарат эффективный, но обладает побочным снотворным действием, и поэтому Абдулле вечно хотелось спать. Так что Сантьяго однажды забеспокоился, не станет ли Абдулле совсем плохо от пересыпа. Я ответил: - Ты думаешь, лучше, если его будет постоянно рвать? Сантьяго поразмыслил и согласился, что спать все-таки полезней. Но это были цветочки. Вечером 27 июня Тур позвал меня и сказал, что Абдулла жалуется на боли в животе. Я взял Жоржа переводчиком и стал смотреть: температура 37°, язык слегка обложен, болезненные ощущения в правой нижней части живота - батюшки, не аппендицит ли?! У меня было с собой все необходимое для аппендоэктомии, - все, кроме гарантии покоя и удобства прооперированному. К тому времени мы уже достаточно погрузились, корма нашего "Ра-1" была под водой, от нее к мостику тянулись сотни веревок и веревочек - здоровый и то с трудом продирался сквозь эти джунгли. Ни тебе утки, ни подкладного судна, качка, теснота - помню, как, решив подождать с диагнозом до утра, стоя ночную вахту, я вновь и вновь возвращался мыслями к тому же: а ведь оперировать придется! Может, вызвать помощь по радио? Но это - крах экспедиции, смысл которой больше чем наполовину в том, что нам не должен никто помогать. Нет, нельзя убивать экспедицию. А человека - можно? Если Абдулле станет совсем плохо, если ты, врач, не справишься?.. В общем, не знаю, что бы я в конце концов сделал. Вероятно, все же оперировал бы, полностью взяв на себя ответственность. Но тогда, ночью, на мостике, я постыдно боялся, боялся любого решения, того и другого варианта, - к счастью, жизнь подарила вариант волшебный, третий: утром оказалось, что Абдулла выздоровел, у него было элементарное несварение желудка - и никаких аппендицитов! Если уж вспоминать о наших желудках, случалось и посмешнее. Однажды Жорж встал мрачный: "Болит живот, ты вчера обещал слабительное, но не дал". Я извинился, полез в свой ящик, достал пурген. Жорж принял две таблетки сразу. - Когда подействует? - Часа через три. - 0'кей. Прошло три часа, и шесть, и девять... - Давай сделаем клизму, - предложил я. - Нет, не могу. - Почему?! - Не могу. - Хорошо, принимай пурген. - Но он не действует! Это плохое лекарство! - Это живот у тебя плохой! Тур и остальные хохочут, мы тоже смеемся, но предпринимать что-то надо, а этот тип не хочет сделать простую, примитивную клизму, и ни черта сейчас его не переубедишь. На помощь пришел Сантьяго: - Юрий, я видел у тебя в коробке магнезию, может быть, она поможет? Идея! Я бросился к своей аптечке, достал магнезию и вручил весь пакет Жоржу. - На, прими две чайных ложки. - И все? - сказал он скептически. - Я приму три! - Нет, две. - Нет, три. - Ладно, но не проси потом лекарств для запора. - 0'кей. Он съел три ложки магнезии и свистал всю ночь и половину следующего дня. Кроме прочего, после ужина его вырвало. Однако он не жаловался - уговор есть уговор. А клизму я ему поставил-таки, это уже в другой раз, позже, при сходных обстоятельствах, - он оказался сговорчивее, и мы с ним торжественно уединились на корме, а потом весь вечер Жорж подробно, под общий хохот, отчитывался о своих впечатлениях, представляя в лицах себя, меня и, кажется, клизму тоже. Не хочется оставлять медицинскую тему - вероятно, потому, что никакого прикладного оттенка она сегодня для меня не имеет, больных на борту "Ра" нет, я как специалист бездельничаю, и это мне весьма приятно. Самое время рассказать о том, что это вообще такое - быть врачом на "Ра". Можно сказать, что свои врачебные обязанности я начал выполнять задолго до того, как впервые увидел своих подопечных. С момента, как А.И. Бурназян, уже упоминавшийся на этих страницах, предложил мне составить план подготовки, я как бы плыл на папирусной лодке, диагностировал у членов ее экипажа самые страшные заболевания и блестяще их врачевал. А между тем с практическим врачеванием я в последние годы почти не сталкивался, занимался в основном физиологией - нужно было многое освежить в памяти, и тут мне чрезвычайно помогли мои коллеги, учителя и друзья. Я пошел в институт кардиологии, к профессору Мухарлямову, в институт тропических заболеваний, к доктору медицины Токареву, без конца консультировался с ними, с руководителем нашего учреждения, много лет работавшим в Арктике, вспомнил свой собственный маленький опыт, приобретенный за год зимовки в Антарктиде, - все это убеждало, что я должен оснаститься как следует, и список требуемого рос как на дрожжах и грозил превратиться в объемистый гроссбух, а терапевты, хирурги, реаниматоры продолжали предлагать каждый свое, новое, оригинальное и совершенно необходимое, вроде набора инструментов из титанового сплава - надлежало, по возможности, проверить, как инструменты поведут себя при повышенной температуре и влажности. Всего набралось почти триста килограммов; я внимательно следил за выражением лица Хейердала, когда мы с ним стояли у самолета, только что доставившего меня в Каир. Бегущая дорожка транспортера выкидывала нам на руки огромные пластиковые мешки - Тур раскрывал глаза шире, шире и, когда, наконец, явился последний мешок, облегченно хмыкнул. Я понял, что участь моя счастливо решена: человека с таким запасом юмора никто назад не отправит. Ну, что-то мы оставили в Каире, что-то - позднее, в Сафи, но и в окончательном своем ассортименте бортовая аптечка "Ра" охватывала, в общем, все разделы медицины. Разве что лишь детские болезни были исключены. Второй этап моей деятельности наступил в предотъездные дни, и он касался уже не лекарств, а людей. Всех членов экипажа нужно было тщательно обследовать, мне очень помог в этом доктор Катович из Польши, который работал в то время в марокканском правительственном госпитале. Мы сделали всем электрокардиограммы, определили группу крови на случай, если понадобится переливание. Выяснилось, что у пятерых из нас первая группа, а у двоих - четвертая, так что никаких затруднений при переливании не встретилось бы, это немало порадовало. Помимо всего остального, пришлось гнать всех шестерых - и самому идти - к зубному врачу. Жорж Сориал и Норман Бейкер оказались на высоте, а мы с Хейердалом попались, и Абдулла, и чуть-чуть Сантьяго. Приближался день отплытия, встречал я его во всеоружии: не только загрузил медикаментами два ящика, отведенных в хижине на мою долю, но и отобрал один ящик у Сантьяго, и чувствовал себя, как всякий удачливый завоеватель, превосходно.
Рано-рано утром ко мне в номер позвонил Норман и сказал, что ему совсем нехорошо. Градусник показал 39,9°. Это было для меня как ледяной душ! Нам ведь выходить через пару часов... Если бы обнаружилась пневмония, я не раздумывая наложил бы на старт докторское вето, поломал бы график - и загорать бы нам в Сафи еще невесть сколько. Но пневмонии не было, имелся бронхит, и я поддался на Нормановы уговоры. Чуть не под руки мы довели его до корабля и уложили в каюте, откуда он хриплым голосом отдавал свои морские распоряжения, словно раненный, но не покинувший пост адмирал. Абдулла, как упоминалось, знакомился с морем крайне мучительно; у Сантьяго объявился дерматит на интересном месте - бедняга еле-еле ковылял (а назавтра совсем слег); сам я вдруг закашлял; хорошенькое было начало! После того как якорь выбран и швартовы отданы, порядочный путешественник достает записную книжку и заносит в нее для памяти что-нибудь вроде: "Итак, я в пути! Солнце светит, волны искрятся, чайки кричат, парус надувается!" Запись, сделанная мной в тот день, гласила: "Рондомицин, анальгин, тетрациклин, делалгин - марганцовка - пипальфен - аспирин - госпиталь "Ра"!!!" Мы и впрямь были плавучим госпиталем, на котором к тому же сразу сломались оба руля и рей, но об этом позже. А что касается болезней, то понемногу все образовалось. Через трое суток, выйдя впервые на связь, Норман обстоятельно доложил жене и детям, что "стараниями русского врача дело пошло на поправку". Сантьяго тоже полегчало, хотя долго еще я водил его вечерами в свой "медицинский кабинет", на корму, и там, балансируя на шаткой палубе, пользовал его ванночками и примочками. Освоился и Абдулла, жизнь вошла в колею, и я снял свой "белый халат".
Сайт управляется системой
|
