- Да, почуял мертвечину, - мрачно повторил Георгий, который незадолго перед тем незаметно вышел, а теперь вернулся: в руке он держал какой-то предмет, который он тут же поставил в угол - как мне показалось, это был кол.

   - Георгий, - вполголоса сказала ему жена, - да неужто ты...

   - Брат, что ты затеял? - заговорила и сестра. - Да нет, нет, ты этого не сделаешь, верно?

   Тем временем настала ночь, и семья ушла спать в ту часть дома, которую от моей комнаты отделяла лишь тонкая стенка. Признаюсь, что все, чему я вечером был свидетель, сильно на меня подействовало. Свеча уже не горела, а в маленькое низенькое окошко возле моей постели вовсю светила луна, так что на пол и на стены ложились белые пятна вроде тех, что падают сейчас здесь, в гостиной, где мы с вами сидим, милостивые государыни. Я хотел заснуть, но не мог. Свою бессонницу я приписал влиянию лунного света и стал искать, чем бы завесить окно, но ничего не нашел. Тут за перегородкой послышались голоса, и я прислушался.

   - Ложись, жена, - сказал Георгий, - и ты, Петр, ложись, и ты, Зденка. Ни о чем не беспокойтесь, я посижу за вас.

   - Да нет, Георгий, - отвечала жена, - уж скорее мне сидеть, ты прошлую ночь работал, - наверное, устал. Да и так мне надо приглядеть за старшим мальчиком, - ты же знаешь, ему со вчерашнего нездоровится!

   - Будь спокойна и ложись, - говорил Георгий, я посижу за тебя!

   - Да послушай, брат - промолвила теперь нежном, тихим голосом Зденка, - по мне, так нечего и сидеть. Отец уже уснул, и смотри, как мирно и спокойно он спит.

   - Ничего-то вы обе не понимаете, - возразил Георгий тоном, не допускающим противоречия. - Говорю вам - ложитесь, а я спать не буду.

   Тут воцарилась полная тишина. Вскоре я почувствовал, как отяжелели мои веки, и сон меня одолел.

   Но вдруг дверь в комнату как будто медленно отворилась, и на пороге встал Горча. Я, впрочем, скорее догадывался об этом, чем видел его, потому что там, откуда он вышел, было совершенно темно. Его погасшие глаза, - так мне чудилось, - старались проникнуть в мои мысли и следили за тем, как подымается и опускается моя грудь. Потом он сделал шаг, еще - другой, затем, с чрезвычайной осторожностью, неслышно ступая, стал подходить ко мне. Вот одним прыжком он очутился у моей кровати. Я испытывал невыразимое чувство гнета, но непреодолимая сила сковывала меня. Старик приблизил ко мне свое мертвенно-бледное лицо и так низко наклонился надо мною, что я словно ощущал его трупное дыхание. Тогда я сделал сверхъестественное усилие и проснулся весь в поту. В комнате не было никого, но, бросив взгляд в окно, я ясно увидел старика Горчу, который снаружи прильнул лицом к стеклу и не сводил с меня своих страшных глаз. У меня хватило силы, чтобы не закричать, и самообладания, чтобы не подняться с постели, как если бы я ничего не видел. Старик, однако, приходил, по-видимому, лишь удостовериться, что я сплю, по крайней мере, он не попытался войти ко мне и, внимательно на меня поглядев, отошел от окна, но я услышал, как он ходит в соседней комнате. Георгий заснул и храпел так, что стены чуть не сотрясались. В эту минуту кашлянул ребенок, и я различил голос Горчи, он спрашивал:

   - Ты, малый, не спишь?

   - Нет, дедушка, - отвечал мальчик, - мне бы с тобой поговорить.

   - А, поговорить со мной? А о чем поговорить?

   - Ты бы мне рассказал, как ты воевал с турками - я бы тоже пошел воевать с турками!

   - Я, милый, так и думал и принес тебе маленький ятаган - завтра дам.

   - Ты, дедушка, лучше дай сейчас - ведь ты не спишь.

   - А почему ты, малый, раньше не говорил, пока светло было?

   - Отец не позволил.

   - Бережет тебя отец. А тебе, значит, скорее хочется ятаганчик?

   - Хочется, да только не здесь, а то вдруг отец проснется!

   - Так где же?

   - А давай выйдем, я буду умный, шуметь не стану.

   Мне словно послышался отрывистый глухой смех старика, а ребенок начал, кажется, вставать. В вампиров я не верил, но после кошмара, только что посетившего меня, нервы, у меня были напряжены, и я, чтобы ни в чем не упрекать себя позднее, поднялся и ударил кулаком о стену. Этим ударом можно было бы, кажется, разбудить всех семерых спящих, но хозяева, очевидно, не услыхали моего стука. С твердой решимостью спасти ребенка я бросился к двери, но она оказалась запертой снаружи, и замки не поддавались моим усилиям. Пока я еще пытался высадить дверь, я увидел в окно старика, проходившего с ребенком на руках.

   - Вставайте, вставайте! - кричал я что было мочи и бил кулаком в перегородку. Тут только проснулся Георгий.

   - Где старик? - спросил он.

   - Скорей беги, - крикнул я ему, - он унес мальчика!

   Георгий ударом ноги выломал дверь, которая, так же как и моя, была заперта снаружи, и побежал к лесу. Мне наконец удалось разбудить Петра, невестку его и Зденку. Мы все вышли из дому и немного погодя увидели Георгия, который возвращался с сыном на руках. Он нашел его в обмороке на большой дороге, но ребенок скоро пришел в себя, и хуже ему как будто не стало. На расспросы он отвечал, что дед ему ничего не сделал, что они вышли просто поговорить, но на воздухе у него закружилась голова, а как это было - он не помнит. Старик же исчез.

   Остаток ночи, как нетрудно себе представить, мы провели уже без сна.

   Утром мне сообщили, что по Дунаю, пересекавшему дорогу в четверти мили от деревни, начал идти лед, как это всегда бывает здесь в исходе осени и ранней весной. Переправа на несколько дней была закрыта, и мне было нечего думать об отъезде. Впрочем, если б я и мог ехать, меня удержало бы любопытство, к которому присоединялось и более могущественное чувство. Чем больше я видел Зденку, тем сильнее меня к ней влекло. Я, милостивые государыни, не из числа тех, кто верит в страсть внезапную и непобедимую, примеры которой нам рисуют романы, но я полагаю, что есть случаи, когда любовь возвращается быстрее, чем обычно. Своеобразная прелесть Зденки, это странное сходство с герцогиней де Грамон, от которой я бежал из Парижа и которую вновь встретил здесь в таком живописном наряде, говорящую на чуждом и гармоничном наречии, эта удивительная складочка на лбу, ради которой я во Франции тридцать раз готов был поставить жизнь на карту, все это, вместе с необычностью моего положения и таинственностью всего, что происходило вокруг, повлияло, должно быть, на зреющее в моей душе чувство, которое при других обстоятельствах проявилось бы, может быть, лишь смутно и мимолетно.

   Днем я услышал, как Зденка разговаривала со своим младшим братом.

   - Что же ты обо всем этом думаешь, - спрашивала она, - неужто и ты подозреваешь отца?

   - Подозревать не решусь, - отвечал ей Петр, - да к тому же и мальчик говорит, что он ему плохого не сделал. А что нет его - так ты ведь знаешь, он всегда так уходил и отчета не давал.

   - Да, знаю, - сказала Зденка, - а коли так, надо его спасти: ведь ты знаешь Георгия...

   - Да, да, верно. Говорить с ним нечего, но мы спрячем кол, а другого он не найдет: в горах с нашей стороны ни одной осины нет!

   - Ну да, спрячем кол, только детям об этом - ни слова, а то они еще начнут болтать при Георгии.

   - Нет, ни слова им, - сказал Петр, и они расстались. Прошла ночь, а о старике Горче ничего не было слышно. Я, как и накануне, лежал на кровати, а луна вовсю освещала мою комнату. Уже когда сон начал туманить мне голову, я вдруг словно каким-то чутьем уловил, что старик приближается. Я открыл глаза и увидел его мертвенное лицо, прижавшееся к окну.

   Теперь я хотел подняться, но это оказалось невозможным. Все мое тело было словно парализовано. Пристально оглядев меня, старик удалился, и я слышал, как он обходил дом и тихо постучал в окно той комнаты, где спали Георгий и его жена. Ребенок в постели заворочался и застонал во сне. Несколько минут стояла тишина, потом я услышал стук в окно. Ребенок опять застонал и проснулся.

   - Это ты, дедушка? - спросил он.

   - Я, - ответил глухой голос, - принес тебе ятаганчик.

   - Только мне уйти нельзя, отец запретил!

   - Тебе и не надо уходить, открой окошко да поцелуй меня!

   Ребенок встал, и было слышно, как открывается окно. Тогда, призвав на помощь все мои силы, я вскочил с постели и начал стучать в стену. Мгновение спустя Георгий уже был на ногах. Он выругался, жена его громко вскрикнула, и вот уже вся семья собралась вокруг ребенка, лежавшего без сознания. Горча исчез, как и накануне. Мы общими стараниями привели ребенка в чувство, но он был очень слаб и дышал с трудом. Он, бледный, не знал, как случился с ним обморок. Мать его и Зденка объяснили это тем, что ребенок испугался, когда его застали вместе с дедом. Я молчал. Но мальчик успокоился, и все, кроме Георгия, опять улеглись.

   Незадолго до рассвета я услыхал, как Георгий будит жену, и они заговорили шепотом. К ним пришла и Зденка, и я услышал, как она и ее невестка плачут.

   Ребенок лежал мертвый.

   Не стану распространяться о горе семьи. Никто, однако, не обвинял в случившемся старика Горчу. По крайней мере, открыто об этом не говорили.

   Георгий молчал, но в выражении его лица, всегда несколько мрачном, теперь было и что-то страшное. В течение двух дней старик не появлялся. В ночь на третьи сутки (после похорон ребенка) мне послышались шаги вокруг дома и старческий голос, который звал меньшого мальчика. Мне также показалось на мгновение, что старик Горча прижался лицом к окну, но я не смог решить, было ли это в действительности или то была игра воображения, потому что в ту ночь луна скрывалась за облаками. Все же я счел своим долгом сказать об этом Георгию. Он расспросил мальчика, и тот ответил, что и вправду слышал, как его звал дед, и видел, как он глядел в окошко. Георгий строго приказал сыну разбудить его, если старик покажется еще.

   Все эти обстоятельства не мешали мне чувствовать к Зденке нежность, которая все больше усиливалась.

   Днем мне не привелось говорить с нею наедине. Когда же настала ночь, у меня при мысли о скором отъезде сжалось сердце. Комната Зденки была отделена от моей сенями, которые с одной стороны выходили на улицу, с другой - во двор.

   Мои хозяева уже легли спать, когда мне пришло в голову - пойти побродить вокруг, чтобы немного рассеяться. Выйдя в сени, я заметил, что дверь в комнату Зденки притворена.

   Невольно я остановился. Шорох платья, такой знакомый, заставил биться мое сердце. Потом до меня донеслись слова песни, напеваемой вполголоса. То было прощание сербского короля со своей милой, от которой он уходил на войну:

   "Молодой ты мой тополь, - говорил старый король, - я на войну ухожу, а ты забудешь меня.

   Стройны и гибки деревья, что растут у подножья горы, но стройнее и гибче юный твой стан!

   Красны ягоды рябины, что раскачивает ветер, но ягод рябины краснее губы твои!

   А я-то - что старый дуб без листьев, и пены Дуная моя борода белей!

   И ты, сердце мое, меня забудешь, и умру я с тоски, потому что враг не посмеет убить старого короля!"

   И промолвила ему красавица: "Клянусь - не забуду я тебя и останусь верна тебе. А коли клятву нарушу, приди ко мне из могилы и высоси кровь моего сердца".

   И сказал король: "Пусть будет так!" И ушел на войну. И скоро красавица его забыла!.."

   Тут Зденка остановилась, словно ей было боязно кончать песню. Я не в силах был сдержаться. Этот голос, такой нежный, такой задушевный, был голос самой герцогини де Грамон... Я, не раздумывая, толкнул дверь и вошел. Зденка только что сняла с себя нечто вроде казакина, какой в тех местах носят женщины. На ней осталась теперь шитая золотом и красным шелком сорочка и стянутая у талии простая клетчатая юбка. Ее чудесные белокурые косы были расплетены, и вот так, полуодетая, она была еще краше, чем обычно. Не рассердившись на мое внезапное появление, она все же, казалось, была смущена и слегка покраснела.

   - Ах, - сказала она мне, - зачем ты пришел, - ведь коли нас увидят - что обо мне подумают?

   - Зденка, сердце мое, - отвечал я ей, - не бойся: лишь кузнечик в траве да жук на лету могут услышать, что я скажу тебе.

   - Нет, милый, иди скорей, иди! Застанет нас мой брат - я тогда погибла.

   - Нет, Зденка, я уйду только тогда, когда ты мне пообещаешь, что будешь меня любить всегда, как красавица обещала королю в той песне. Я скоро уеду, Зденка, и как знать, когда мы опять увидимся? Зденка, ты дороже мне моей души, моего спасения . И жизнь моя и кровь - твои. Неужели ты за это не подаришь мне один час?

   - Всякое может случится за один час, - задумчиво ответила Зденка, но не отняла у меня своей руки. - Не знаешь ты моего брата, - прибавила она и вздрогнула, - уж я чувствую - придет он.

   - Успокойся, моя Зденка, - сказал я в ответ, - брат твой устал от бессонных ночей, его убаюкал ветер, что играет листвой. Сон его глубок, ночь длинна, и я попрошу тебя - побудь со мной час! а потом - прости... может быть, навсегда!

   - Нет, нет, только не навсегда! - с жаром сказала Зденка и тут же отпрянула от меня, словно испугавшись своего же голоса.

   - Ах, Зденка, - воскликнул я, - я вижу одну тебя, слышу одну тебя, я уже себе не господин, а покорен какой-то высшей силе - прости мне, Зденка!

   И я, как безумный, прижал ее к сердцу.

   - Ах нет, ты мне не друг, - проговорила она, вырвавшись из моих объятий, и забилась в дальний угол.

   Не знаю, что я ей ответил, так как и сам испугался своей смелости - не потому, чтобы иногда в лодобных обстоятельствах она не приносила мне удачи, а потому, что мне даже и в пылу страсти чистота Зденки продолжала внушать глубокое уважение.

   Вначале я, правда, вставил было несколько галантных фраз из числа тех, которые встречали невраждебный прием у красавиц минувшего времени, но, устыдившись тут же, отказался от них, видя, что девушка в простоте своей не может понять тот смысл, который вы, милостивые государыни, судя по вашим улыбкам, угадали с полуслова.

   Так я и стоял перед ней и не знал, что сказать, как вдруг заметил, что она вздрогнула и в ужасе глядит на окно. Я посмотрел в ту же сторону и ясно различил лицо Горчи, который, не двигаясь, следил за нами.

   В тот же миг я почувствовал, как чья-то тяжелая рука опускается мне на плечо. Я обернулся. Это был Георгий.

   - Ты что тут делаешь? - спросил он меня.

   Озадаченный этим резким вопросом, я только показал рукой на его отца, который смотрел на нас в окно и скрылся, как только Георгий его увидал.

   Георгий посмотрел на меня так, словно хотел прочитать мои сокровеннейшие мысли. Потом взял меня за руку, привел в мою комнату и, ни слова не сказав, ушел.

   На следующий день семья сидела дома за столом, уставленным всякой молочной снедью.

   - Где мальчик? - спросил Георгий.

   - На дворе, - ответила мать, - играет себе в свою любимую игру, будто воюет с турками.

   Не успела она проговорить эти слова, как перед нами, к нашему величайшему удивлению, появилась высокая фигура Горчи; он, выйдя из лесу, медленно подошел к нам и сел к столу, как это уже было в день моего приезда.

   - Добро пожаловать, батюшка, - еле слышно пролепетала невестка.

   - Добро пожаловать, - тихо повторили Зденка и Петр.

   - Отец, - голосом твердым, но, меняясь в лице, произнес Георгий, - мы тебя ждем, чтобы ты прочел молитву! Старик, нахмурив брови, отвернулся.

   - Молитву, и тотчас же! - повторил Георгий, - перекрестись - не то, клянусь святым Георгием...

   Зденка и невестка склонились к старику, умоляя прочитать молитву.

   - Нет, нет, нет, - сказал старик, - не властен он мне приказывать, а коли потребует еще раз, прокляну!

   Георгий вскочил и побежал в дом. Он сразу же вернулся - взгляд его сверкал бешенством.