- Значит все-таки пиво, Иван Михалыч?

   - Логично мыслишь, Лёничка!

   Михеич прокашлялся.

   - А под пивко рыбка нужна стоящая. Без фуфлеца.

   - Да, знаю, Иван Михалыч, знаю!

   - Ты погоди со своим "знаю", Леничка. Выслушай командование. Михеич, безусловно, прав. Он сам китобой известный. И летом мастырщик, и зимой долболёд. От удочек не отдерешь. И потому весьма полюбляет разводиться на любимую тему.

   - Прежде всего, бери тарань, а не копченку. Я имею в виду холодное копчение, потому как оно, на самом деле, весьма условное. Настоящее холодное копчение - медленное, поступательное, с толком, с расстановкой - на живом дымке, от настоящей соломки. А ноне гонят всё на креозоне. Трах-бах - и кранты. За десять минут. Куда оно годится? Халтура, чистой воды халтура, как есть! А настоящую копченку ты днем с огнем, Лёнчик, хренушки отыщешь.

   - Понятно, командир! Копченку не берем.

   Я по уставу приставил сомкнутую пятерню к виску.

   Михеич сокрушительно нахмурил свои бобровые брови.

   - Не паясничай, Лёня, а слушайся лучше дальше. Конечно же тарань! Но какая?

   И он вопросительно ткнул меня пальцем под самый дых. Я, промычав невразумительно, только пожал плечами.

   - Взять чехонь, например. Замечтательная вещь. Хотя и костиста, как душа артиста. Но сочная, наливистая. Золотой пробы чистый жирок. Правда сейчас ее, опять же, мало кто по-правильному, по-человечески выделать умеет. Да и не ловят ее почти нынче. Перевелась вся. Так что вряд ли ты ее у нас на пятаке приобретешь.

   Я согласно кивнул.

   - Ясно, чехонь - за борт! Не берем.

   - Да погоди ты - не берем! Берем, если будет. Это раз. Во-вторых! Вот плотву эту, на всех углах которую, ты и впрямь не вздумай брать. Знаешь почему?

   Я от негодования даже поперхнулся. Побагровел, но выдавил.

   - Конечно. Костлявая, сволочь. Колючая, как мексиканский кактус. Все нёбо исколешь! Плюс сухая и твердая, как неваксованный дембельский сапог.

   Михеич довольно прикрякнул. Как селезень на догнавшего его утенка.

   - То-то! Эх, кудряво ты формулируешь, Лёня. Сразу слышно, что человек в вузе образовывался. Только кто ж на дембель нынче в сапогах выходит?

   Я сконфузился.

   - Да ладно вам…

   - Правильно. Плотва костлявая и жесткая, как архиерейские мощи. А посему, партизан, бери конечно же леща. Лещ не подведет!

   - Леща?

   - Да, леща. Или, на худой конец, воблу. Хотя вобла хуже.

   - Чем же это, Михалыч?

   Михеич сокрушенно качнул каской.

   - Не местная она рыба, Лёня. Эмигрантка. И замашки, и комплексы у ней самые, что ни наесть, эмигрантские. Язык плохо знает, слова варварски коверкает. И очень алчно, резко стремится к наживке. Карьеру делать любит. И потому часто срывается.

   - Во-бля, выходит вобла - карьеристка?

   - Как есть, Лёпонька. Именно так.

   В общем, смысл услышанного я подробно усвоил. Лещ так лещ. Хотя, честно признаться, лещ он тоже вам никакой не хек. Костей в нем будь-будь. Но рекомендации непосредственного руководства игнорировать я не шибко склонен. Хотите леща, будет вам лещ. И чехонь тоже, если загарпунится.

   Пришлось мне в связи с этим с утреца подшустриться.

   На круготуре перед метро торгующих валом, а покупателей потенциальных еще больше. Как-никак, постоянный пассажиропоток, который торгующий контингент в свои расставленные тенета заманить норовит, прогнать покорной отарой по своему лабиринту, с обоюдной выгодой. Чем ждать его, гада, в мышеловке рыночных рядов, покуда он сам туда с авоськой, капризный, как принцесса на горошине, специально припрется. Да еще и за место этим крохоборам платить! Ведь и сам он, пассажиропоток, особенно в начале и в конце рабочего дня, в так называемый час-бык, не менее неумолим и алчен. Нильский ил - залог египетского плодородия! И посему ассортимент здесь вполне.

   Да и не успел бы я до начала смены ни на какую Рыбку! Прись туда, на другой конец города, неизвестно за каким рашпилем-шелишпером, когда и так все под носом в наличии имеется. Тотальный рынок в стране, пронизывающий все слои и устои.

   Походил-побродил, по сторонам косясь. Вроде как то - не то, и бруто - не это. Плотва да краснопер. Да воблы пыльные вопли. Но чуйкой чувствую - есть! Но где? Пока не ясно.

   Ан, вон она, моя бабуленция!

   Стоит, голуба, за своим гофровым ящичком. В платочке в василечках. Толпу, щурясь, высматривает, мать её за ногу, зорким глазом финского снайпера.

   А на ящичке, глазам не верю, лежит, боками серебрится царский веер отборного леща…. И почему-то рядом чернеет пунцовой горкой этот вездесущий долбанный в лоб джонатан. Царица полей и огородов! Тоже мне сочетаньице. Еще бы яиц домашних в гумусе подложила для полного гусарского комплекта. Натур-морд!

   Экие страшные времена настали, товарищи! Универсализм народной специализации. Это ж надо же! Догадаться тарань продавать с яблоками, считай вперемежку. Тоже мне союзные рода войск. Съедобное - не съедобное. Кошерное - сдобное.

   Вот у нас, например, ежели штукатур - то он штукатур и есть. И ничто другое. Ну, разве что, маляр по совместительству. А уж никак не плотник-высотник, опалубок тачатель. Да и то крупная редкость. Кто беспесчанку шлифует, тот уже никак цементным раствором руки не марает. Закон гор. А то эклектика гребаная получается. Как на данном бабкином ящичке. Гибридный парадокс и полнейший комильфо.

   Я лично считаю - профиль специалиста должен быть абсолютно четкий. А не шаляй-валяй, шляпу в сарай, навоз в компосте, а плуг на погосте. Овеянный кино и прессой супермен-универсал, как правило, все делает одинаково плохо, потому как подход у него поверхностный, несерьезный. Психически не верный.

   Я тьму случаев у нас на стройке пронаблюдал. Такого кадра лучше сразу из разнорабочих не выпускать, чтобы потом дров, гад, не гнул и в малину не гадил.

   Конечно, все это, с другой стороны, нормально. Не безруки ведь. Уметь мужику надо многое. Но твой персональный стиль должен слыть отточенным, как бритва трофейная! А на это время надо. Гости и годы.

   Мы же ведь тоже, когда свой непосредственный фронт работ на объекте завершим, тоже ведь без работы не прохлаждаемся, как уволенные нью-йоркские докеры. Черная работа на стройке есть всегда. Вот мы и асфальтец катаем, и битум на крышку льем, и мусорок со всяким прочим говнишком выгребаем. Не брезгуем, пока отделочники с паркетчиками доводят домик до полного экстаза. Когда уже полный лоск-блеск-крысота и клиент в улёте. С последующим отпадом.

   Но чтобы мы их в ихнем деле заменили? Да вы что? Ни-ни! Никак не реально.

   Так вот, я к этой бабке с умом подрулил, стратегически. Обходным, самым, что ни наесть, фланговым маневром.

   - Это что за яблочки у вас, бабуля? Какого-такого сорта?

   Бабка потупила зенки, как невеста на выданье. Разве что только не покраснела.

   - "Слава победителю", - говорит.

   А я тон поднимаю, псевдовозмущенный.

   - Да какая же это "Слава победителю"? Это же самое натуральное, типичное "Горе побежденным"!

   И большой палец правой руки поворачиваю и опускаю вниз, как римский патриций на гладиаторских боях.

   Бабка, видать, не поняла моего слишком умного юмора и протестующе закудахтала:

   - Как есть, сынок, чистая "Слава"! Зять на День Победы сажал еще десять лет назад…

   Оправдывается. Всё, необходимый психологический эффект произведен. Можно начинать о главном.

   - А рыбку в садок тоже зять сажал?

   Бабка замялась.

   - Нет, голубок. Рыбку сосед-рыбинспектор заказал среализовать. По пятерке за штуку леща.

   - По пятерке? За одну штучку? Да вы что!

   И брезгливо трогаю самый верхний экземпляр за жабру.

   - Да такой и на трояк едва тянет. Малохольный такой. Весь дышечный…

   Но бабка на провокацию не повелась. И грубо оборвала мои инсинуации.

   - Нет. Сосед заказал по пять. Я по пять и продаю. Не хошь - не бери!

   Я взял верхнюю тарань за хвостище и стал всматриваться в нее, как злая фея из сказки. "Свет мой, зеркальце, скажи. Да всю правду покажи…"

   Лещ, конечно, отборный. Царский лещ. Считай, по локоть. А то и больше. Не лещ, а лезвие от алебарды из исторического музея. По пять, так по пять. На всю бригаду - всю связку. В аккурат, семь голов. И бабка, хороший человек, смилостивилась, и за опт на пятерку скинула, до тридцати.

   Я эту связку на работу в большом, черном пакете "Босс" в прямом смысле и притаранил. В бытовке, на шкапике приныкал, когда в спецуху перемарафетился, под одёжей. До назначенного времени "ч".

   В тот день мы с начала смены три квартиры сделали. Гнали, выкраивая время для священного обряда. Но старались. Иначе нельзя - честь мундира фирмы.

   А после полудня, изучив у себя на запястье циферблат "Командирских", Михеич философски констатировал:

   - Двенадцать двадцать - это же треть тринадцатого уже! Самое время в гастроном сгонять за всем необходимым.

   Колян сразу же заорал:

   - А давайте - водовки с хотдогами! Классический "Собачий салют". Как в прошлый раз. Быстро и модно.

   И на Толяна косится.

   А тот категорически протестует.

   - Не, я - за хотдогами не ходок. Сам жри свои хотдоги. Кислятину эту, с дохлой сосиской в мокрой булке. Американец хренов.

   И оскорблено отвернулся.

   - Погодите, ребята! - вставился Михеич, примирительно взмахнув крылами. - Какие нынче могут быть хотдоги с водкой? Считай, лето на дворе. К чему этот излишний подогрев? В душе томленья, неточность членов и рога рулём. Коварны эти на подлодной водке погружения. А потому объявляю нынче во вверенном мне подразделении охладительный пивной путч!

   Михеич в этот момент был похож на матроса, арестовывающего Временное правительство. Я поощрительно зааплодировал.

   - А за пивком сгоняет конечно же наш несравненный незаконченный педагог Леонид Спартанский. Он у нас ноне будет за интенданта-каптенармуса.

   - Допрыгался шестерка! - зло процедил сквозь зубы Ейкин.

   А я и не обиделся. Ни на него, ни на Михеича. Он же ведь не со зла потешается, не начальственный свой произвол реализуя, а ради красного словца солдатам отца. Мне даже за честь.

   И порулил я вниз за пивом, в заселенную часть массива, где заборы наши горстроевские иссякают, и красуется сияющими витринами унимаркет "Фрося".

   Приобрел положенную дюжину "Броварского", плюс две персональные "Прибалтики", для Михеича, и, отягощенный будущим дубликатом бесценного груза, вернулся на родимую базу.

   Прихватив в бытовке утренний улов, стремглав взлетел наверх, гонимой в зад пулей.

   Ребята уже ждали, приспособив оборудование под чествование момента.

   Я, звякнув бутылками об пол, широким жестом факира достал из пакета тарань, что неизменно повлекло за собой бурные овации восторженной публики. Просто королевский сюрприз с фейерверком.

   - Ну, ты, Лёпа, даешь! - дуэтом гаркнули Толян с Коляном. - Просто Ихтиандр какой-то! Ейкин, не долго церемонясь, вытащил, как туза из колоды карт, леща покрупнее и начал стучать им о косяк.

   - Дятел долбаный! - ревниво обозвал его Петюня. Но сам поступил точно так же. Вдобавок размял своего леща, изгибая его в разные стороны. Несчастная рыбина терпела, скрипела и истекала соком авокадо.

   - Да, это вам не сушеные мальки анчоусов в пакетиках! Или кальмары комариные. Ларьковый неликвид позапрошлогоднего улова. А настоящая, как есть, стихия! - философски констатировал Сазоненко, трепетно дрожа ноздрями над горбом захваченной обеими руками рыбины.

   Я почувствовал, как мои истомившиеся ожиданием слюнные железы начинают активно выделять пузырящийся фермент.

   Ах, как сладко это мгновение! Как журчит оно нежным теплом по венам и беспрепятственно проникает прямо в самую душу.

   Вот, медленно и неотрывно выламываешь слюдяное перышко плавничка. Ритуал, ей-Богу, священный ритуал! Он тягуче отделяется, медленно, как теплоход, отходящий от причала в бурное море, прихватив с собой необходимый сегмент животинки, истекающей медовым жирком. Все, отделился! И ты впиваешься в него всеми зубами, с жаждой и жадностью графа Дракулы. И вытягиваешь, высасываешь, как паук муху, до полного иссякания и иссушения его содержимого.

   Все, лёд тронулся. Умом.

   Первый глоток неумолимо смывает терпкую, солоноватую горечь, едва закрепившуюся под самым небом.

   И вот он, божественный скрип и скрежет обдирания чешуйчатой кольчуги и прочих рыцарских лат от животрепещущей плоти леща. Вот он, несравненный, отделенный от хребта, янтарно играющий на просвет, самурайский клинок спинки. Такой как надо. Нежный, сочный, благоуханный.

   Его прокусываешь, чуть прожевываешь, и заливаешь журчащим между зубами пивным половодьем. Не глотаешь, как испуганная селезнем голодная утка. Нет. Ждешь, гребана вошь, кульминации вкусового синтеза! Полнейший экстаз. Эх…

   И все же главное в этом уникальном обряде отнюдь не лакомство классической диадой пива с таранью, а, собственно, сам феномен общения, только усиленный мягкими оборотами пивного употребления.

   Люблю я этот час затишья перед последним и решительным боем, когда, ритуально исполнив хором гениальный куплет Евгения Потье и цокнувшись бутылками, вся бригада, велеречиво и неспешно беседуя, лакомится таранью, прихлебывая прохладное, пенистое пойло, самим Богом и людьми созданное для такого случая.

   И неспешно, велеречиво, разливаясь шумным половодьем, текут базары. О том да сём. Временем при этом мы себя традиционно не ограничиваем. До конца смены далеко. А на столярное оснащение этой двухкомнатки - пару часов, не больше. Бригада-то в полном составе, по недоделкам уже не распылена. Коллектив сконцентрирован.

   Первым к дирижерскому пульту подваливает, конечно же, наш несравненный маэстро и, пожав краба первой скрипке, то есть мне, воздевает к небу дирижерскую указку. Но вот пюпитр с партитурой, чтобы исполнить очередную свою житейскую симфонию явно морализаторского содержания, Михеичу явно ни к чему. Чешет по памяти, как по нотам.

   Люблю я Михеича, разинув варежку, слушать. И не я один такой. Вот бывалый мужик! У него на все случаи жизни, как у бравого солдата Швейка, поучительный пример имеется.