ЗОЛОТОЙ ЭЛИКСИР

   Уже стемнело. Город неумолимо расцветился созвездиями ночного освещения.

   Вот эти, у "новых", белые, яркие, как солнце, шары. Чуть подальше, отмуштрованные в шеренгу, остроусые гири, гнущие шеи стальных мачт. Совсем жирафки устали - устава блюстители смиренные. Блестят еле-еле.

   А там, совсем далеко, у крынки крытого рынка - гирлянды микроскопических неошек. Бегущие, стреляющие, перетекающие волнообразным, радужным маревом искрящихся фейерверком реклам. Желтые пшеничные снопы из распоротого горла магистральных фонарей. Стерня стерней - длинная, загибающаяся от ветра проносящихся мимо автотранспортных средств.

   Бигборд напротив поигрывает едва видимой, лениво уползающей направо, вертикальной тельняшкой. На теребящих чипсы пупсиков наезжает бравый ковбой с кружкой пива "Бизон". Его, не долго церемонясь, сменяет, слизывает полуголая деваха под облаком силиконовой перины, с ничуть не менее силиконовым бюстом. Выбившееся на свежий воздух бедро - просто глаз не оторвать. Но, черт, опять дурацкие чипсы!

   Полковник Супрунов уже который час неотрывно пялится в окно. Он ждет. Может, сегодня?

   Время, кажется, сжалось от жалости к себе самому. От бессмысленной растраты в бесконечном, безнадежном ожидании.

   Мигрень проклятая, совсем замучила. Лоб болит нестерпимо, тупой ноющей болью. Протухший лобстер! Уже давно бы домой утопал. Галина Ивановна голубчики, небось, уже и накрутила, и завернула, и тушит вовсю - в полуведерном судке. Пузырьки пощелкивают. Пар из-под крышки пахучий... А, может, уже и остыли, дожидаючись? Звери!

   Но полковник ждет, не может он отлучиться. Не должен. Особенно после этой нахлобучки у высокого начальства. Не замешкались. Вставили пистон - без промедлений. Деятели! Рука не дрогнула…

   Супрунов уже третьи сутки не в себе. Колбасит его конкретно - по-черному. Кабинет из угла в угол шагами меряет, семь туда и семь обратно. Из угла - в угол, в угол - из угла, от окна к двери и наоборот… Рыщет как плененный барс молодой. А то присядет, как сейчас, на край стола, и в окно. Ждет, горемыка.

   Оно, конечно, всякое бывает, и "наша служба и опасна, и трудна", без вопросов, но очень уж неприятный случай. А, самое противное, непонятный. Просто чертовщина какая-то! Мрак полнейший. И мучит и будоражит своей проклятой необъяснимостью. Вот убийство там какое, или ограбление со взломом, или вон угон иномарки - оно понятно. Нормальное дело. Злые будни - десятки раз на дню. Но этот случай странный, противно скользкий и тревожный, как прокисший, пожелтевший творог. Бесовщиной от него прет и безумием.

   Вроде ничего эдакого и не происходит. Ну, там, видите ли, цепь осветительных мачт вырубилась. Невидаль какая! Или здесь пяток-другой фонарей погас. Вроде бы ничего необычного. Ничего такого тебе супер-гипер-экстраординарного. Если бы...

   Вот и с набережной поступил свежий сигнал - фонари вдоль берега от моста и до речпорта как языком слизало. Все, до единого! Светотехники сигналят из службы городских сетей "Трансэнерго".

   Супрунов представил, как в маслянисто-лаковых, темных водах ночной реки неумолимо тухнут, меркнут, загасая в студеных недрах, дрожащие, нервные, растрепанные течением серебристые дорожки. Одна за другой, одна за другой. И какого хрена они тухнут, спрашивается?

   И знать не ведал, и думать не гадал шеф особого отдела ни про какие дурацкие фонари, кабы не личная неукоснительная директива наивысшего начальства. Будто более важных дел у спецподразделений нету? Но начальство, увы, неумолимо. Вот потому-то и не шибко спешит полковник домой, к супруге с голубцами. Домой-домоюшки, а нельзя! В обед вон в горуправление опять вызывали, к генералу на ковер, для очередного доклада. Понятное дело, его сам замминистра нахлобучивает. И дальше - бери выше, по крутой эстафете.

   Ведь все бы было в полном ажуре, если бы единомоментно хоть все городское освещение вырубило - до последней свечи. Ни его, ни его особого отдела это бы не касалось. До лампочки! Если бы, зараза, не заморгало заградительное освещение личной резиденции президента. А тот уж, как назло, в апартаментах оказался, и не преминул лично пронаблюдать этот оригинальный фейерверк. Как НЛО поработало. Ну, и распорядился, конечно. До сих пор весь аппарат сверху донизу лихорадка колотит. Трясет, как с перепою. Сумерки с делирием.

   Вот и он получил по шапке так, что до сих пор башка гудит, сердце лопается. Генерал обещал снять с должности. Серьезно обещал, если не разберется.

   Да, слетать Супрунову никак не хотелось! Все же, как ни как, геройский командир образцового подразделения. И на министерской доске почета медальками блестит именно он, а не кто-то другой. Зуев какой-нибудь. Или тот же Лахно, например.

   Он и сам поначалу изрядно удивился. Их сектор - групповой бандитизм, раз! Наркобизнес, два! Серийные убийства и киллерские заказы, три! Захват заложников с целью выкупа, четыре! Продажа дур в македонские бордели, пять! Кинднейпинг под видом бэбиситерства, шесть! Инсценировки смерти с целью завладения недвижимостью, семь! Ну, и прочие подобные радости - лично от организованной преступности. Это только то, что на ум первым приходит. Это их непосредственная парафия!

   И вдруг на этом фоне какие-то идиотские лампочки! Просто фонарь.

   Он допрашивал этих горе-электриков. Так вот они-то как раз в наибольшем недоумении. Профессионалы хреновы - все знать должны! А вот они-то и разводят ручками, как диаметр лохнесского чудовища демонстрируют. Ведь это они же первыми ударили на сполох, заколотили в набат.

   Оно и понятно, почему в горуправлении засуетились. Шорох подняли страшный. Из мэрии - прямой приказ, а то и личное распоряжение, исходящее от… Страшно подумать, мать! К тому же ущерб-то и впрямь приличный. За одну ночь всего - тю-тю - сотняга-другая ламп летит, как минимум. Электрики уже запарились менять их. Все бригады в мыле. Едва справляются. Он у них сразу выпытал - может, это непредвиденные скачки-перепады напряжения лампы шарашат? Но нет - не было никаких скачков и перепадов непредвиденных. Все в ажуре - в нормах абсолютно допустимого "стингера".

   Но с другой стороны, конечно, любая вольфрамовая или молибденовая нить, чего б там не втирали рекламные проспекты, рано или поздно обречена на перегорание, истлевание и разрыв. Вечных ламп не бывает, дуськи! Точно также, неоновый, криптоновый, аргоновый или какой там еще хреоновый стартер, как его не хвали, неумолимо износится нафиг. В каюк. Инертное - не бессмертное! И поначалу симптомам частичного паралича городского освещения никто значения не придал. Пока тьма не стала существенно ощутимой.

   Ведь почему-то лампы дохнут, доходяги. Просто катастрофически. Одни лопаются, как мыльные пузыри, вдребезги, с глухими хлопками, словно сквозь подушку в голову спящего стреляют. Другие так тухнут. Спасу нету! Стоит себе фонарь и стоит. Светит. Хотя и не греет, но и не мешает тоже никому! Наоборот, помогает населению ориентироваться ночью. И тут - на-тебе, не фонарь уже, а торба полнейшая! И лампочка новая, и неон свежий. Не мигает, не булькает, не блымает. Не сверчит, не шкварчит. И стартер кондиционный. Не гудит, как бормашина. Тишайший - ниже травы! Но, как правило, гаснет именно новьё.

   Супрунов уточнял - может, поставки некачественные? Нет, самые что ни на есть крутейшие. Стояли на столбах, по преимуществу "дереэлки", - ртутные, нормальные, крепкие лампы. Мордовские, фирмы "Лесма". Как гаплык по ним прокатился, попробовали "денатки" - натриевые. Производство - "Лумина", Молдова. Прогорели и эти. Хотя производителем заявлен минимальный гарантийный срок эксплуатации - две тыщи четыреста часов. Это же сто суток непрерывного горения! Но нет, гавкнулись за одну ночь - хоть тебе мордовские, хоть молдавские.

   Дальше круче. Горуправа выделила, распорядилась. Для центральных районов. Товар немецкий - "Пилипс". Мировое качество. Фирма - супер-пупер!

   Но трахнулся и супер-пупер. Сценарий идентичный. Выкрутили-вкрутили. А потом незаметно так, тихохонько - плюх-тух! Не горит фонарь - хоть тресни, хоть воскресни. И не он один, зараза. На следующую ночку уже вся улица купается во мраке непролазном.

   Башенные аварийки, конечно же, поврежденные лампы и светильники незамедлительно свинчивают и заменяют. Но пара деньков минет и, ядреный рот, тьма опять затопляет участки обновленных цепей.

   Подозрение, что их кто-то "стеклит" или повреждает проводку механически, отпало сразу. Наружный и внутренний осмотр показал, что светильные приборы извне не повреждались. Супрунов потянулся, покряхтел и потер затылок круговыми движениями. Девять - по часовой, и шесть - против. Продавил пятерней холку. Размял мочки ушей. Шиатсу, японский массаж!

   Вся надежда на Перлюка теперь. Ему оперативно поручено организацию регулярного патрулирования. Облавные рейды в местах "народного освещения", в зонах отдыха и гуляния трудящихся - откуда чаще всего сигналы поступают.

   Опера, конечно, ребята чумовые, но рыщут хорошо. Бойцы-молодцы! Не то что участковые, филоны дохлые. Но и они, увы, который день рысачат-ишачат, а все безрезультатно.

   - Тля буду, но я этих гадюк захапаю! Всех повинчу, паразитов. Руки-ноги им, как те лампочки повыкручиваю! - хорохорился на планерке Перлюк. Бил крыльями, как предрассветный кочет.

   - Спокойней, старший лейтенант, спокойней! И приберегите этот ваш жаргон для общения с криминальным элементом.

   Супрунову, безусловно, импонировал боевой запал оперативника, которого считал своим личным протеже. Сам такой был по молодости - идеалист, спаситель, защитник общества от всякой нечисти… Но не осадить зарвавшегося подчиненного он никак не мог.

   - Выражаешься, старлей, просто как матерый уголовник!

   - Да что вы, Игнат Петрович, это же профессиональный лексикон!

   Перлюку нравился блатной жаргон, любил блеснуть на "фене". Мечтал после юрфака диссертацию по этой теме защитить. Книжки читал, собирал фразы-перифразы, идиомы, заковыристые, многоэтажные выражения с эмоциональными междометиями. И бережно заносил в блокнотик. Выспренно, для пущего звучания, именовал его своим "матримониальным вокабуляром", не слишком вникая в значение латинизма "матримониальный". Главное, что в обложку блокнотика было встроено матовое, в прямом смысле, полупрозрачное окошко, за которым вращал буркалами грозного стража правопорядка личный пропуск старшего лейтенанта оперативной службы Минвнутрдел. А протокольную канцелярщину Перлюк не любил. Просто терпеть не мог. Где имущество не продается, а непременно "отчуждается", и где все "соответствует согласно показаниям". И "задержанные лица навели на жилье потерпевшего наличием вещественных доказательств, которые были изъяты при обыске, в присутствии понятых". А "задержка производилась в вечерний период времени, с двадцати двух до двадцати трех, а точнее, в двадцать два тридцать". От подобных формулировок его мутило.

   Но даже геройский Перлюк "этих гадюк", уже вторую неделю "захапывает", а все - шиш с маслом.

   И вот вроде забрезжил свет в конце тоннеля. Вернее, потух при свидетелях. Кто-то кого-то заметил, заприметил. Странность наблюдаемого явления выказал. Мол-де, видели не то мужчинку, не то переростка, не то малолетку, переодетую пацаном. И этот - не мальчонка, не лягушка, не неведома зверушка - вроде как бы регулярно фигурировал в означенных местах. В самый, что ни наесть, момент преступного погашения наружного городского освещения.

   Реальный сигнал, наконец-то! Неказистый парчик. Сквер практически, но большой. Мужики туда заходят днем побухать. Водку, как правило. Дамочки, а чаще девушки - чисто покурить, стыдливо. Не в Париже живем! Ближе к вечеру, когда смеркнется, смешанные компании молодежи - под пивко. И обязательно вездесущие, всеведущие пенсионеры - "ботулисты-грибники" - пасут пустую посуду. Ссорятся и договариваются о зонах влияния. Ведут свои битвы за тару с залетными бомжами-перехватчиками, реализуя необузданный территориальный инстинкт. В общем, публика конкретная.

   Вот оттуда и поступил тревожный сигнал. Вот там-то и заметили, засекли неладное сознательные граждане. Позвонили - не поленились. Спасибо им!

   Так что придется дражайшей Галине Ивановне потерпеть с голубчиками. Со сметанкой да чесночным соуском. Эх, досада! Ежкин кот! Но на него, на Супрунова лично возложено координирование операции по задержке. Он ее осуществляет и поста своего не покинет, пока не наметится хоть какой-то, пускай мизерный результатец. Слишком многое от него зависит. И его чуйка чует четко - сегодня томительные ожидания будут наконец-то вознаграждены. Она Супрунова за двадцать лет работы в органах подводила редко. А голубчики подождут, не скиснут.

   Скоро полночь. Ждет полковник, бдит неусыпно. И, похоже, не напрасно.

   И вот взвыли сирены, замелькали мигалки, раскручивая по переулку свой неистовый, пламенный зикр. Тьму полоснули сверкающие лезвия фар, и яркая вспышка, ударив по глазам, озарила радостью воспаленный полковничий мозг. Перлюк, наконец-то! Во двор управления торжественно закатывала кавалькада патрульных машин. Давно пора! Видать с уловом, ежели все вернулись, как один.

   Снаружи до слуха полковника донесся лязг и хлопанье дверок, рокот моторов, крики оперов, неразборчивые, приглушенные ошметки фраз в повелительном наклонении. Отсюда сверху, он различил лишь смутные, копошащиеся тени. Но на мгновение фары вспыхнули, и Супрунов успел заметить, как форменные картузы, уткнувшись утиными клювами козырьков куда-то под ноги, блестят хлястиками на полубоксах затылков.

   Заскрежетали входные двери и коридоры наполнили топот и возбужденные голоса.

   На стенном табло пропищала полночь - со своим ужасающим, абсолютным "дупель-пусто". Супрунов оглянулся полюбоваться квадригой светящихся параллелограммов нолей, вставших на дыбы, и суеверно сплюнул через левый погон. Слава Богу, дождались! Новые сутки тронулись и покатили.

   Полковник радостно хлопнул в ладоши и сладострастно растер венерины бугры, унимая нервную дрожь в пальцах.

   - Разрешите войти!

   На пороге замаячил Перлюк. Его румяная репа сияла триумфальной улыбкой.

   - Входи, Витя, входи! - Супрунов встал и обошел стол. - Ну, докладывай, что у вас там?

   - Взяли мы его, Игнат Петрович! - как из пушки радостно выпалил Перлюк.

   - Да ну, серьезно? И кто же это?

   - Вы не поверите - такой заморыш! Совсем потерянный...

   - Ладно, ладно! Сам посмотрю!

   Супрунову не терпелось убедиться воочию.

   - Представляете, Игнат Петрович, лазит такой сморчок по аллеям, по дорожкам… Очкастый, хлипкий, невзрачный. И вдруг останавливается. Постоял минуту. А фонарь над ним как задрожит. Помигал, поблымал и затух. Он к следующему ковыляет. Мы давай за ним по-тихому, полукольцом, строго образуя зону абсолютного визуального наблюдения. Он останавливается, и башку так задирает. На фонарь лупится, змей. А тот... А тот, вы не поверите, Игнат Петрович, гаснет, гаснет... и потух совсем. Совсем!

   - Так и потух? И что, у него в руках ничего? Никаких орудий, приспособлений?

   - Нет, нет, руки свободны. Он ими даже махал, как дирижер в опере...

   Супрунов капризно отмахнулся.

   - Хорошо, хорошо, знаток опер, давай его сюда - разберемся!

   Перлюк выскочил. Супрунов степенно водрузился за стол, медленно провел ладонью ото лба к затылку, поправляя президиумный кок, и, щелкнув, зажег настольную чертежную лампу на коленчатой подставке. Кабинет озарило предчувствием дознания.

   Мигом вернулся Перлюк. За ним в сопровождении сержанта в кабинет вступил задержанный. Боже, и впрямь - доходяга! Плюгавчик занюханный. Неужели этот задрипаный засранец и есть "враг столицы номер один", как его окрестила пресса?

   Ибо злодей оказался субъектом невысокого роста, "интеллигентной", что называется, наружности. В куцем, потертом беретишке, со смешно торчащим на макушке корешком. Но артистично сбитом набекрень. В потертых, запиленных до белизны джинсах. Плюс бесформенный, огромный, как бушлат, толстый, серый свитер - с эскимосским орнаментом. Его румяное личико обрамляла модная эстетская бороденка "ноликом", аля-Арамис, уже серьезно подернутая "гарлемской" щетиной. Ни дать - ни взять, моложавый профессор на даче, уже закончивший черенкование и готовый приступить к окучиванию.

   Он близоруко щурился на свет и тихо сиял улыбкой Джоконды.