Отрицательный же дух является результатом противоположного типа дыхания. Он видит других, но для них не видим. И не может говорить и брать предметы.

   Между ними - переходная фаза. Дух пограничного предела, наделенный чертами, как положительной духовности, так и отрицательной. Эта фаза наиболее эфемерна. Ее следует избегать в первую очередь".

   В ту ночь даос явился в последний раз.

   - Все, Силин, мое участие в твоем обучении подошло к концу. Дальше ты будешь продвигаться сам. И когда узришь танец кружащихся снежинок вперемешку с разноцветными лепестками, знай - момент выхода духа приспел. Не упусти его!

   Тяо-юань предостерегающе погрозил пальцем.

   - Твой дух усилится - и ты забудешь о сне! Жизненность станет полной - и это побудит тебя забыть и о пище. Но учти, есть опасность! Когда троица осознанных душ "хунь" сольется в единое целое, твоя телесность преобразуется в призрак из пара. В тот самый, вожделенный положительный дух! Но одновременно великолепная семерка твоих же животных душ "по" соберется гуртом и обернется демоном, который непременно станет искушать тебя. Увы, это неизбежно. И если "по" окажутся сильнее - тебе придется туго.

   Тяо-юань грозно вращал белками.

   - Демон - это объективизация скверн психики адепта. И если они в переизбытке, тебе ни за что не устоять! Вот тут-то не дрожи - держи парус по ветру. А котлы - под трубой, мой ковбой! Ибо он способен явиться к тебе под любой личиной. Поэтому следует строго не обращать никакого внимания на образы, которые будут являться перед тобой - родителей, жены, детей, родственников, друзей, приятелей… Отказывай себе видеть и слышать все внешнее, что бы то ни было! А не то все, все пойдет насмарку… А теперь прощай. Храни тебя Небо в Пути!

   Тяо-юань стукнул посохом о пол и исчез.

   На следующий день позвонил издательский агент и тоном министра иностранных дел, объявляющего о лишении статуса дипломатической неприкосновенности, заявил, что, к сожалению, издание рукописи члены издательского совета сочли не рентабельным, в связи с чем приносят Сергею Георгиевичу глубочайшие извинения, и просят вернуть манускрипт.

   Но Сирина это нисколько не огорчило. Он полновесно пребывал на седьмом небе. Такого наслаждения он не испытывал ни разу в жизни! Он будто воспарил под облака и оседлал ветер, с ощущением невообразимого блаженства. Стрелки неслись по циферблату со скоростью лунапарковских каруселей. Но Сирин на них даже не глянул. Время, прошлое и будущее, в плену терзающих душу сожалений и надежд, исчезло, растворилось в беспредельном, единомоментном, бесконечном ощущении - здесь и сейчас. Всё - здесь и сейчас! Всё!!! Всё, всё в нем ликовало - до полумесяцев ногтей и кончиков волос.

   Но вдруг, как гром с ясного неба, раздался звонок в дверь.

   Наверное, это издательский агент, предположил очнувшийся от грез счастливец. За рукописью пожаловал! Ну, пускай…

   Он щелкнул задвижкой и потянул дверь на себя. За порогом… Он не мог поверить своим глазам. Дождался! Это была она!!

   Сима стояла, слегка наклонив головку, вызывающе уткнув кулачек в свою осиную талию. Она была в его любимом кремовом платье - с вкраплениями в виде микроскопических половинок кокоса, с декольте и невидимым, под вишневым блайзерком, глубоким вырезом на спине. Такая желанная и досягаемая!

   За ее спиной вился коромыслом душистый, пушистый, искрящийся золтистыми блестками снег. Снежинки порхали, неистово кружась в вихре пуэрториканского джайва, а между ними мелькали разноцветные лепестки цветов. Пионы "шао-яо", сходу идентифицировал Сирин.

   Ее залитое румянцем личико сияло счастливой улыбкой.

   - Сереженька, милый! - пролепетала она нежно и страстно. Прошептала почти. Но он услышал.

   - Что? - выдохнул он.

   - Тебе пора завтракать! - проворковала она трепетным, таким родным, до боли в сердце, голосочком и протянула ему… фонарик. Роскошный, черный, аквалангистский фонарик. Фирменный - "Пилипс".

   Его пальцы сомкнулись, и он ощутил кожей его ребристый, теплый, нагретый южным летом, полновесный корпус…

   Но сон оборвался.

   Глаза Сирина открылись. Мокрые от слез веки разомкнулись, разлепились и неумолимо расползлись, разъехались в стороны, обнажая безжалостную, подернутую дрожащим жидким маревом реальность. Он лежал на диване. Один. Под боком, в онемевшей, вдавленной ребрами в гулкую, пружинную твердь руке чернел фонарик.

   Он вскочил, как ошпаренный, сбрасывая одеяло на пол. Значит, это был только сон! Сон!!!

   Но откуда фонарик? Да, да, конечно, сон. Его сморило. Ведь с тех пор, как Тяо-юань расстался с ним, промелькнула, сдается, неделя - не меньше. А, может, и две? В течение этого времени он не ел, не спал… Конечно, его сморило.

   Сирин внимательно осмотрел фонарик. Так точно! Сима подарила его когда-то, еще в счастливую пору ухаживаний - на день рождения. Вот и лежал он с тех пор в секретере, за отцовской электробритвой "Харьков" с никелированной дарственной табличкой от сослуживцев - забытый, невостребованный. И когда это он успел его оттуда вытащить?

   Он заглянул в рефлектор, любуясь игрой спиралей в сабельных разводах на зеркале вогнутой поверхности, в которых то тонул, то выныривал снова его собственный, напряженно вглядывающийся глаз.

   Сирин вдавил кнопку. Фонарик вспыхнул. Просто обухом огрел. Долбанул со всей дури, полоснув косой по глазам, сминая ресницы. Страшная резь пронзила его лоб до мозга, пройдя острием где-то между гипоталамусом и гипофизом. Сирин зажмурился и инстинктивно отвел жало луча в сторону. Но вдруг странное, неодолимое желание поразило его, трепетно охватив все его еще полусонное естество. Надо попробовать!

   И чем это, дражайший наставник Тяо, фонарик хуже восходящего санрайса? Или полной, как сентябрьская дыня, луны? Он прищурился, пропуская свет сквозь сито ресниц, точно следуя наставлениям бессмертного даоса, аккуратно собирая луч фонарика в плотный, тугой пучочек световых нитей и осторожно направил его прямо в открытый рот. Потом начал медленно наклонять голову вперед. Пучок натянулся, завибрировал от напряжения и, малость посопротивлявшись, разорвался в точке критического напряжения. Сноп оборванных лучей, вначале вытянутый и острый, сбился в клубок и плавно вошел в зев. Сирин сглотнул, гулко квакнув глоткой, и опустил плотный, теплый, еще хрупкий комочек по каскадам "канала управления и действия", через грудные стремнины и теснины - до степных, полноводных просторов нижнего киноварного поля. В животе набухло, затеплилось и зашлось пульсацией. Рот наполнился вкусной, душистой, пузыристой слюной. Все, похоже, идет, как нельзя лучше. Невыносимо приятно и комфортно. Просто драйв!

   Сирин повторил процедуру, цедя слюну и щурясь, еще медленнее и внимательнее впуская пучок лучей вовнутрь. Тянул пристально и поступательно, до звона в ушах. И когда пот каплей засвербел на виске, лампочка вдруг начала гаснуть. Еще мгновение назад бравый рогаточный скоблик нити накаливания - сияющий, ослепительно белый - вдруг покраснел, потускнел, вяло свесив почерневшие ножки, и погас совсем. Ослеп абсолютно. Сирин пощелкал кнопочкой. Фонарик был мертв. Вышел из строя и пал смертью храбрых.

   И тогда он понял, к какому завтраку его пригласила незабвенная Серафима…

   Благодаря ей, похоже, он открыл для себя совершенно новый, альтернативный способ "волнового", "плазменного", "полевого", как ни назови, питания, о котором и не мог помыслить даже средневековый невежа и мракобес, пещерный мудрила и дрянной колдунишка! И тело его дерево, и сердце пепел! Как он измывался над ним - косоглазый, желторожий ублюдок! Но реванш взят. Восторг захлестнул трехаршинными волнами восторженное нутро Сирина, безбрежно распирая его вширь.

   В комнате еще царили предрассветные сумерки. Он, не мешкая, щелкнул выключателем бра. Свет зажегся ярко и ровно. Сирин сощурился и хищно "выкусил" его щедрый сноп. Тот вошел в трепещущее от вожделения лоно легко и свободно. Бра хватило ненадолго. Новоиспеченный люминофаг теперь переключил внимание на люстру. Две лампочки, в прямом смысле, как языком слизало. Сирин приостановился, одумался. Так можно и без освещения в собственном доме остаться!

   Он поковылял к балконной двери. За окном, над охраняемой парковкой, сиял прожектор. Сирин лакомился им минут десять. Прожектор сдох, а несчастную автостоянку поглотил, окутал беспробудный, непроглядный мрак. Поглотил, как крокодил. Затем увлекшийся Сирин переключился на осветительную мачту, одиноко склонившуюся над трамвайным полотном. Мачта шла туго. Сирин понял, что для полноценного усваивания ему не хватает диапазона достижения. Надо бы поближе! И тогда он оделся и вышел из дому.

   А через неделю он оказался в кабинете полковника Супрунова. К тому времени он уже по уши вошел, впал в "состояние частичной неразличенности", о грозных последствиях которой предупреждал даосский наставник Тяо-юань.

   "Десять лет будешь искать дорогу обратно, а потом забудешь, откуда пришел! Ибо пока увлекшийся дровосек наблюдает за игрой бессмертных в облавные шашки "го" - источится и протрухнет древко его топора".

   А потому тщетно пытался полковник Супрунов выяснить его фамилию, потому как сам Сирин напрочь, бесповоротно забыл, что он Сирин. Окончательно запамятовал - до последней буквы!

   - Ну, ладно, гражданин Зорге, или как там вас еще, давайте все-таки попытаемся разобраться, чем вы занимались в сквере, означенном по улице Тропинина?

   - Как чем? Я занимался полевым питанием.

   И Сирин искренне посмотрел Супрунову прямо в глаза.

   - Чем?! Половым питанием? - удивленно переспросил Супрунов.

   - Да не половым, а полевым! - терпеливо поправил его Зорге, он же Тропинин, он же Лумумба.

   Перлюк внес в протокол: "По собственному утверждению, задержанный осуществлял половое питание". Потом, чертыхнувшись, жирно замазал второе "о" - в слове "половое". И надписал над ним закорюку "е". В результате вся эта конструкция стала похожа на причудливо начертанную "ять", изъятую из русской грамматики в девятнадцатом году.

   "Полевое питание"! У старлея сразу же возникли давние армейские ассоциации, с грудами воспоминаний и подробностей. Полевая кухня в цистерне на двухколесном лафете и раздаваемая метровым, двухлитровым черпаком, горяченная, клубящаяся густым паром, обжигающая в спешке язык - "кирзуха" - армейская каша. Как правило, пшенка или перловка. Он с тех пор терпеть их не может - ни ту, ни другую. На всю жизнь, до смерти возненавидел!

   "Лучше бы он в парке половым питанием занимался, голубь обосранный. Хрен бы сосал, а не фонари гробил, урод!" - в сердцах помыслил Супрунов, а вслух искренне заинтересовался:

   - И что это за питание такое?

   Полковник удивился. "Шиз" смотрел на него, как на тупого, упрямого, занудного, назойливого малолетнего почемучку, которому все нужно бесконечно объяснять, дотошно растолковывать и доказывать. При этом морщился брезгливо, явно размышляя, стоит ли вообще языком шевелить, тратя время и силы на дурацкий вопрос. Но все же снизошел. Служение истине требовало.

   - Энергетическое питание. Комплексная составляющая даосской йоги - для сублимационных трансмутаций внутренней алхимии.

   У Супрунова глаза медленно, по-пластунски, поползли на лоб.

   - Как, как? Йоги? Трансмудаций? Это что, что-то индейское?

   - Нет, не индейское, как вы изволили выразиться. Даосская йога - не индийская, а китайская!

   - А-а! - понимающе протянул Супрунов.

   - Игнат Петрович! - отозвался из своего угла Перлюк. - У меня на участке в позапрошлом году йог окочурился, еще до того, как я к вам перевелся. Прямо на голове стоя. Так и загнулся - к стенке прислонютый. Только сполз слегка. Сложился вдвое, как свернутый ковер. Голова между ног, из-под задницы выглядывала. Рожа счастливая. Скалился, как и этот…

   Сирин и впрямь в этот момент блаженно улыбался. Пред его мысленным взором парила Серафима в сиянии шести золотых крыл и протягивала ему зажженный фонарик "Пилипс".

   - И еще прецеденты имелись! - не унимался бравый старлей. - Патрулировали мы как-то в зоне посадки. Смотрим, среди березок какой-то чмур прибабаханный лапками колышит, махает ими со всей мочи. Мозгляк малохольный! Медленно, как в репу раненный варан. Подрулили мы, и я и обратился к нему через спущенное стекло. Как положено, по форме. А он распереживался, раскудахтался. Пудель! Мол, вы мне мешаете! Я в свободной стране живу! Произвол силовых структур и тепе… Я, мол-де, туточки китайской оздоровительной гимнастикой занимаюсь. А дальше совсем оборзел, эпилептик. Куда ни плюнь, кричит, кругом менты, везде и всюду, кроме как там, где они и впрямь нужны! Где и впрямь их по-настоящему надо! И что-то там про разгул и насилие силовых структур вонял, со справедливым гневом в очах. Ну, я и показал ему насилие. Приголубил пару раз дубинкой по горбу, чтобы и впрямь в своих убеждениях не сомневался и по праву вякал.

   Супрунов предосудительно покачал головой.

   - А еще как-то в прошлом годе, весной, одна баба в роще торчала. Как слива в шоколаде! Обмерла и молчит, как рыба. Битый час проторчала! Руки только вот так колесом расставила, пальцы растопырила - перед собой держит. Дрожит, не рыпается. Нас по месту направили. Невропатолог вызвал, гулял с собачкой. Кричит - типичная каталепсия! А баба эта стоит и млеет - розовая, как герань. Потом очнулась и давай себя растирать и по фигуре хлопать. Говорит, что она этим, как его… цвигуном занимается. Липой себя вон той представляет. Липа там росла. И впрямь становится как дерево. Конечности у нее не гнутся, а сама как в землю вросла. И биополе по себе и вокруг гоняет… Похоже, что наш Зорге тоже из этих!

   Супрунов согласно кивнул.

   - Но самое смешное, Игнат Петрович, что у меня в подразделении - сержант, у которого фамилия Цвигун, как раз. Так он очень сильно удивился, когда услышал, что та баба им занимается, лично, когда торчит вот так, как столб!

   "Цвигун, цигун… Биоэнергетика! Синергетика!" Купол кругом идет, дымом с пылью заплывает. Уже полгода как у Супрунова в столе циркуляр лежит, посвященный международной секте "Колеса". Как есть, эти самые "цвигунисты". Миллионы последователей по всему свету. В самом Китае их гоняют круто! Ихний гуру, или как там его, в Штаты слинял, а то бы наверняка спецслужбы ликвидировали…

   Но только те "колесники", как правило, кучкуются группами. Образуют сообщества, товарищества. "Белые" бл… братства всякие. Тусовки "по теме"… Словом, неформальные общественные организации.

   Занимаются стайками. Стоят кружком, за ручки взявшись. Или, как грибки, сидят себе тихо, мудитируют. С транспорантиками протестующего содержания, про гонения на ихнюю секту, ходят. Прокламации прохожим всучивают... А этот шиз - явный одиночка. Типичный берложный бирюк

   - Скажите, задержанный, а к международному движению "Колеса" вы имеете отношение?

   - Нет, не имею. Хотя знаю. Буддийский цигун. "Колесо Закона" - так именуется в алхимии микрокосмическая орбита. Так называемый, "малый небесный круг"…

   Перлюк презрительно крякнул.

   - Колеса, калики, кислота, ширка, снежок, герыч… и прочие наркотики и нарпёсики.

   Сирин его словно не услышал.

   - Но я обучался этому умению не в "Колесах".

   - А где?

   Задержанный посмотрел Супрунову прямо в глаза. Полковнику показалось, что вокруг головы его промелькнула и погасла искра, потом еще одна. Мерещится! Как есть - мерещится!

   - Где? Во сне - в реальности сновидений!

   "Тяжелый случай! Дуркой пахнет конкретно!" - опять серьезно задумался Супрунов и, окончательно выйдя из себя, заорал.

   - Да хоть наяву! Но почему при этом страдают осветительные приборы? Что вы такое-эдакое с ними делаете?!

   Сирин спокойно, как партизан на допросе, выдержал полковничий ор и грозный взор.

   - Да я их ем! - неожиданно громко, четко, растягивая каждое слово, протянул Сирин и хищно щелкнул зубами, обнажая при этом припухшие десны. Улыбка Джоконды преобразилась, растягиваясь в страшную гримасу Гуинплена.

   "Ишь, как челюстью клацает! Волчара настоящий. А с виду типичный тихоня, хлюпик, который и мухи не обидит".

   - Да, я ем, ем, ем! Кушаю, питаюсь, жру, шамаю, хаваю, хряцаю… - продекламировал Сирин, явно цитируя "Словарь блатного лексикона", и многозначительно повернулся в сторону Перлюка, замершего от удивления.

   - Едите? Но зачем?!