Как его опускали, даже не запомнил. К чему подробности? Тяжко пришлось...

   Сумерки густели, когда мы опустили весло в воду и, окончательно выбившись из сил, побрели на нос ужинать.

   Забыл написать: мне еще в тот день пришлось возиться с якорями. Большой плавучий якорь весь перекрутился, я вытащил его и часа четыре распутывал веревку, приобрел жестокую боль в пояснице и с трудом справился с желанием плюнуть и отправить груду каната за борт. Ничего не поделаешь, сам виноват.

   Вместо большого выбросили малый якорь, позже, после установки весла, извлекли и его и вернулись на курс.

   Править укороченным веслом неудобно и ненадежно, и основная роль перешла теперь уже к левому, целому, а правое застопорили в нейтральной позиции.

   Ветер не утихал, но парус по-прежнему был зарифлен, поэтому мы двигались медленно. Все очень измотались и нуждались в отдыхе.

   Проблема воды становится острой. Введен строгий режим: пол-литра на сутки в личную фляжку.

   Немного, правда, перепадает и сверх того, из общественной, кухонной канистры. Но и здесь порядок теперь иной. Раньше к завтраку заваривали и чай, и кофе, и каждый пил, что хотел и сколько хотел. А сейчас Карло кипятит точно отмеренную порцию воды, распределяет ее - и делай со своей частью что желаешь, заваривай что угодно, или просто хлебай кипяток, или вылей его во фляжку, оставь на потом, увеличь свой персональный запас.

   Это еще не муки жажды в полном смысле слова, когда ни о чем другом не можешь думать, когда возникают миражи и галлюцинации, но уже постоянно, сквозь все твои разнообразные мысли потихоньку пробивается, словно зуб ноет: "Пить, пить, пить..." А вокруг океан, миллиарды тонн воды, вода плещет, качает тебя, брызжет тебе в лицо, она - как локоть, который не укусишь, и от этого еще трудней.

   Французский врач Ален Бомбар утверждал, что в крайнем случае можно и морской водой обходиться...

   Да, уж коль нам нехорошо, то каково же было Бомбару! У него ведь неделями не было во рту ни капельки! И он сознательно устроил себе такое, он, выходит, и ради нас старался, ставя свой опасный опыт, отправляясь в океан без еды и питья на резиновом "Еретике".

   Помочил перед сном губы остатками воды, лег и думал о Бомбаре, о силе идеи - научной ли, гражданской ли,- которая способна подвигнуть человека на, казалось бы, невозможное, и чем идея значительней, тем больших жертв она требует и тем, как ни парадоксально, легче их приносить.

   А потом, по принципу контраста, мне приснилось совсем неожиданное.

   Приснилось, будто я проснулся, поворочался и решил вылезти из хижины покурить. На крючке у входа, вместе с курткой и брюками, висела моя фляжка. Впрочем, нет, она не висела, ее держали в руках, из нее пили...

   Тут я пробудился по-настоящему, в холодном поту, испытывая жуткий стыд и счастливое облегчение одновременно. Мои товарищи мирно спали рядом, они не знали, как чудовищно, пусть и невольно, я их только что предал, до чего мне было горько и до чего радостно, как я молил их мысленно о прощении, как я любил их, мужественных, стойких, славных моих друзей!

   Настало утро, вернулись будничные заботы.

   Парус постановили не трогать, пусть остаются рифы, пока не приведем в порядок весла.

   Снабдили левое, укороченное, палкой и веревкой, веревку пропустили через блок- соорудили, таким образом, систему дистанционного управления: ногой натягиваешь веревку, рукой тянешь палку; вахтенный похож отныне на дергунчика, на марионетку-плясуна.

   Правое весло по-прежнему ходит туго, где-то заедает, затирает, и Карло предложил устроить назавтра профилактический осмотр.

   Вожусь с брезентовыми стенками, они значительно пострадали и на корме, и на носу.

   С кормой плоховато. Волны разгуливают под мостиком.

   К вечеру ветер настолько разошелся, что даже с зарифленным парусом управляться стало трудно - нас волокло то к северу, то к югу. Это вынудило организовать двойную вахту: вдвоем по два часа. К рассвету, правда, ветер поутих, но волны остались. Огромные, они словно наверстывают все, что упустили за предыдущие дни.

   Тур, Норман, Карло и Жорж долго мучились с правым веслом, стараясь вытянуть его, но ничего не получалось. Позвали меня и Сантьяго на помощь. Вшестером тоже сил не хватало. Надумали использовать тали - дело пошло. Приподняли весло сантиметров на сорок - и поняли, насколько мы удачливы.

   В веретене весла была глубокая выемка, борозда, рана с рваными краями, просто удивительно, как оно держалось до сих пор, как не переломилось одновременно с левым!

   Приподнятое из рогатки-уключины, оно отлично вертелось. Только саблевидная рукоять вздернулась, пришлось ее перевернуть вверх кривизной, иначе рука не доставала. Так нам теперь и плыть - один руль укороченный, зато другой удлиненный.

   Верный своему "пристрастию", я опять вернулся к ремонту брезентовой стенки. Волны бесились, накрывали с головой, и я чувствовал, как страховочный линь натягивается струной,- это вода, уходя с кормы, пыталась захватить меня с собой.

   Заплатку, которую раньше ставил за пятнадцать минут, я привязывал более полутора часов. Глаза щипало, в горле пересохло, появилась изжога от морской воды. Ничего, брезент - вещь полезная, теперь-то все его оценили, а раньше, бывало, посмеивались: тряпочка против океана!

   Тряпочка, а выручает.

   Ветер вновь усилился к вечеру, опять в одиночку было не справиться с веслом, и парус начинал полоскать. Хотели продолжить двойную вахту, но Жорж предложил:

   - Буду спать на крыше, если что - будите.

   Он залез в мешок, укрылся одеялом и свернулся калачиком, а я присвоил его матрац в хижине и блаженствовал, никогда я так крепко не спал, как в ту ночь.

   Много ли надо матросу "Ра"? Отоспаться, побриться, умыться, надеть свежее белье...

   Туру не дает покоя двух с половиной метровый обломок весла. Он загромождает палубу, всем мешает, а выкинуть - что вы, разве можно? Его же будет очень интересно иметь в музее "Кон-Тики". Только куда бы его поместить не разрезая?

   Некуда его поместить.

   Ну что ж, значит, распилим аккуратно, а потом склеим.

   Так и сделали.

   Три толстенных деревяшки Сантьяго принайтовил под мостиком и на корме, дабы вытесняли воду и увеличивали нашу плавучесть.

   Явился Норман с маленьким запасным веслом и попросил помочь ему привязать эту кроху к поперечине мостика, будет-де легче править. Привязали, вытерли пот и едва собрались выкурить по сигарете, раздался жуткий треск!!! Норман закричал:

   - Сломался мостик!

   Мы думали поначалу, что сломалась поперечина, на которой покоится палуба мостика. Но поперечина была цела, отскочил лишь кусочек ее, мы закрепили его веревками.

   За сутки прошли всего 47 миль. Наверно, это результат плохой управляемости: идем зигзагами.

   Перед сном долго-долго толковали о том, что сделать, чтобы волны не захлестывали нас так фатально. Наметили целый перечень работ: перегрузка пустых амфор, перестановка брезентовых стенок...

   Ни один пункт этого перечня назавтра не был выполнен. Все светлое время ушло на парус.

   Мы долго копошились, прежде чем убрали рифы и поставили парус, так как опять пришлось развязывать, привязывать, менять массу веревочек, веревок и веревищ. Напряглись, тянем парус вверх - он взвивается, как воздушный змей: слишком ослабили шкоты. Переделываем и снова тянем-потянем. Наконец парус на месте - и тут он задает нам работу на добрый остаток дня. Корабль отвык идти по курсу, сбивается то на зюйд, то на норд, парус хлопает и полощет, без конца регулируем то шкоты, то брасы, и никакого проку.

   Тур уговорил Нормана подать парус немного вперед, то есть превратить его как бы в спинакер. Для этого нужно парус чуть приспустить - и вот он двинулся вперед, надуваясь пузырем, увлекая за собой рей; курс выровнялся - и новая забота: теперь нижняя шкаторина паруса трется о нос "Ра", угрожая его разрушить.

   Здесь Тур поступил, как Александр Македонский. Вместо того чтобы распутывать гордиев узел, он его разрубил. Верней, распилил.

   - Ножовку мне! - воскликнул Тур и вместе с Карло моментально отхватил у "Ра" кусок его великолепного носа.

   Парус тут же провис, корабль пошел удивительно спокойно и прямо, а Тур углубился в раздумья: как использовать отпиленное, не выбрасывать же, это ведь папирус, дополнительная плавучесть!

   Норман пристроил "плавучесть" на корме, туда сколько поплавков ни клади, никогда много не будет.

   Сегодня, между прочим, мы миновали сороковой меридиан. По этому поводу Жорж морочил нам головы три часа, готовя нечто необыкновенное, как выяснилось - черные сухари, поджаренные с сыром, и овсянку с изюмом. Тур добавил к этому баночку черной икры.

   Праздник был не очень веселым. Все устали и еще не разрядились после недавних событий.

   Событий хватало и дальше, в основном неприятных. Жорж пошел на корму помыться после вахты, и вдруг волна закинула туда физалию, она шлепнулась Жоржу на ногу. Я не мог спросонья понять, почему вопли, а поняв, бросился искать бутылку с нашатырным спиртом, намочил в нем вату и прекратил страдания Жоржа. Мы теперь ученые, нашатырь удивительно эффективен и действует быстро.

   Ветер непрестанно меняется, парус капризничает, не дает и поесть как следует. Выбираем шкоты, жуя на ходу. Норман связался с Барбадосом, с радистом яхты "Ринг Андерсен". И выяснилось то, чего втайне мы опасались: яхта еще в порту!

   Мы тут считаем дни до ее прихода, боимся перелить лишнюю каплю в чью-нибудь фляжку, а она в порту!

Корма и нос "Ра-2" в коние плавания были отрезаны

   Тур вызвал к радиотелефону Ивон.

   Он ни словом не обмолвился о нехватке воды, о поломке весла. Он надеялся на ее сообразительность: эфир кишит посторонними слушателями, ни к чему давать пищу сплетням: "Слыхали? А на "Ра"-то, на "Ра"..."

   - Неделя - хорошо, - говорил Тур. - А пять дней - лучше. Ты поняла? Еще лучше!

   В тоне его звучало: "Отплывайте немедленно, какого дьявола, дорог каждый день!"

   Чем-то знакома эта интонация, о чем-то она напоминает... Ну конечно, вспомнил!

   Был сорок третий день нашего прошлогоднего путешествия. Нас качало и заливало. Тур созвал совет.

   Здесь следует сказать, что наш руководитель находился в весьма сложном положении. Хотя каждый член экипажа расписался в том, что идет на риск сознательно и добровольно, это была сторона чисто юридическая. Никакие подписи и декларации не могли освободить Тура от моральной ответственности за судьбу экипажа в целом и отдельных его представителей. Причем интернациональность наша еще более усугубляла эту ответственность, придавала ей особые оттенки: вообразите себе - среди шести белых гибнет единствен - ный негр! Или "утрачен" единственный же представитель социалистического лагеря! Ситуация?! Как бы Тур ни был увлечен своей научной идеей, указанные выше соображения, к великой чести его, всегда были у него на первом месте. Именно этим и объясняются все данного рода переговоры и просьбы о помощи.

   Осознают ли на "Ринг Андерсен", что им действительно нужно поторопиться?

   Взволнованный, я отправился успокаивать нервы все к той же брезентовой стенке. Обследовал ее, обнаружил свежие повреждения. Пришлось раздеться и лезть в воду.

   По заключению Нормана, состояние "Ра" таково, что единственное наше спасение - в движении. Движение ускорится, если мы еще больше вынесем парус вперед. Легче будет управлять и держаться ветра, а идя строго по ветру, мы неминуемо достигнем какой-нибудь точки американской земли.

Лодка стала менее красивой, но зато более послушной в управлении.

   Подвинуть парус, не порвав его, не сломав рея, можно лишь одним способом: подать вперед верхушку мачты, потравив бак-штаги (!) и натянув переднюю ванту.

   Норман никого к этой операции не допустил, сказал, что справится сам. Весь день лазил по кораблю, осторожно и равномерно отвязывал и перевязывал концы, а к вечеру Норман, Тур и Карло, используя тали, потянули ванту, и мачта подалась на добрый метр. Опять парус царапал нижней своей шкаториной нос "Ра", опять Тур и Карло орудовали пилой. Форштевень еще укоротился, корме прибавилось "плавучести", и мы стали более устойчиво держаться к ветру.

   Следующий день - тридцать девятый день плавания - сплошь состоял из радиоконтактов.

   Ровно в 9.00 Норман вышел в эфир, Барбадос тотчас ответил. Ивон, умница, поняла, что требовалось, и проявила максимум энергии.

   Каковы же новости?

   "Ринг Андерсен" - судно тихоходное и малопригодное для открытого океана (так, по крайней мере, считает его капитан). Капитан не хочет удаляться от берега более чем на 300-400 миль, поэтому он склонен подождать, пока мы приблизимся к Барбадосу, и тогда идти навстречу.

   Есть, однако, счастливая оказия. На Барбадосе сейчас находится научно-исследовательское судно ООН "Каламар", оно изучает фауну океана и может выйти к нам послезавтра, а еще через четыре дня быть возле нас. Но для этого рейса "Каламару" нужен резон. Нас просят ответить на ряд вопросов, касающихся рыбы, которая вокруг нас плавает, и птиц, которые вокруг нас летают. Если ответы удовлетворят, то судно выйдет.

   Договорились, что для размышлений нам нужен час. Весь этот час команда "Ра" словно решала сообща зоологический кроссворд. "Кит!" - кричал Жорж с мостика. "Макрель", - отзывался Сантьяго. "Не макрель, а корифена". - "А эти, с плавниками, летучие, - как их по-латыни обзывают?"

   Мы вспомнили нашего Нельсона, каменного групера, не забыли вредной физалии; перечислили всех акул и китов, встреченных или виденных нами хотя бы издалека. Даже голубь Юби, явно нетипичный обитатель океана, попал в список: нам так важно было показать, какое здесь для биологов раздолье, так хотелось, чтобы они не заартачились, чтобы "Каламар" пришел!

   Ровно через час Норман запустил движок.

   Приняв информацию, Барбадос медлил. Похоже, там сомневались: им требовалась отсрочка, они просили возобновить связь в семнадцать часов.

   Задолго до семнадцати мы уселись у входа в хижину в нетерпеливом ожидании. Тур надел наушники, взял микрофон и начал обстоятельную беседу с Ивон по-норвежски. Мы, естественно, ни бельмеса не понимали и ерзали на скамейке, пытаясь угадать хоть что-нибудь по выражению Турова лица, но он хранил крайнюю серьезность, смотрел прямо перед собой, будто нас и не было. Наконец как бы случайно заметил нас - и заулыбался. Мы поняли, что все в порядке.

   "Каламар" выйдет послезавтра пополудни, и "Ринг Андерсен" тоже вдруг расшевелился и решил выходить не через неделю, а через пять дней. На нем будет Ивон с дочками, на "Каламаре" - киногруппа и репортеры.