Сирин в который раз посмотрел на Супрунова как на умственно неполноценного.

   - Затем, что мне импонирует спектр плазмы именно электрического освещения. Понимаете? Импонирует! Оно составляет основной рацион моего питания - полевого, волнового, энергетического, свободно-радикального, ионно-плазменно-сикамбричес-кого… Ясно?!

   Супрунов от такого напора даже смутился.

   - Боль-мень… - пробурчал он под нос нерешительно. Но опомнился и сразу перешел в атаку.

   - Да, конечно! От оргазма до маразма не хватает протоплазмы!

   Рифма полковника сегодня буквально преследовала.

   - Но только уж больно оригинально получается. А не проще было бы питаться, как все остальные люди? И держать в этом вашем рационе, прежде всего - сало, яйца, колбасу и прочие нормальные харчи… Хрен с морковкой, наконец. Или манго там всякое - для редких витаминов.

   Неожиданно пространство разорвал, потрясая до оснований, пронзительно резкий, властный телефонный звонок.

   Звонила расстроенная супруга Супрунова. В ухо полковника просочилось и полилось ее плаксивое нытье.

   - Гнатик-Игнатик, голубчики совсем задубели. Я уже и спать легла. Но что-то мне не спится совсем. А ты все не идешь да не идешь… Ну, ты хоть утром вернешься?

   Богу - в душу! Плаксивое нытье проникло дальше, в желудок, и утробно заурчало под пупом. Супрунов на мгновение вспомнил, что убийственно, смертельно устал, но послабить вожжу он никак не мог.

   - Галя, потом! - громовым шепотом прошипел, прогудел Игнат Петрович, прикрывая микрофон ладонью, и резко водрузил трубку обратно на рычаг.

   - Голубчики под чесночным соуском? Варенички с сыром в сметанке? - продолжил Зорге призыв Супрунова вернуться к нормальному, традиционному рациону, пристально вглядываясь во тьму за окном.

   "Откуда он знает?" - промелькнуло в ошеломленном уме Супрунова, и сразу затерлось тирадами мнимого Залки.

   - Паровые котлетки - при гастрите… А сациви и пиццу - ни-ни! А, может, утку по-пекински? Нет, Игнат Петрович, не проще. Потому как, чтобы переварить все это, вам придется израсходовать энергии больше, чем собственно на всю жизнедеятельность вас и вашего драгоценного организма.

   "Иронизирует, паразит!"

   - Бред собачий. Шизня безумного! - донеслось из угла.

   - Погоди, Витенька, не горячись! Видимо, речь идет о каких-то редких, так сказать, альтернативных способах пополнения жизненных ресурсов человеческого организма! Биологических энергоресурсов, небось! - с нескрываемым сарказмом произнес Супрунов.

   Зорге даже глазом своим зорким не повел.

   - Да, я питаюсь светом напрямую.

   "О, Господи!" Из Супрунова выпорхнул измученный вздох.

   Он выбрался из-за стола и стал молча расхаживать по комнате. Перлюк перестал писать, и стал неусыпно следить за траекторией циркулирования начальства. Но не выдержал головокружения и устало уткнулся лбом в изгиб локтя. Задремал под мерный скрип половиц.

   Супрунов притормозил за спиной задержанного и замер. Запала тишина. Так что стало слышно, как где-то вдали, за рекой, громыхает на стыках железнодорожный состав. Явный товарняк, на пол сотни вагонов, прокатывал по железнодорожному виадуку свой тучный торс поглотившего лань констриктора.

   - Хорошо, но как вы это делаете? Продемонстрировать можете?

   Сирин улыбнулся еще шире.

   - Про-демон-стрировать или про-де-монстр-ировать? - многозначительно переспросил он, выдыхая с присвистом, нарочито расчленяя, словно анатомируя, явно нравящееся ему слово.

   - Да как угодно!

   - Увы, не могу!

   - Как так, не можете? - Удивился Супрунов. - Почему?

   - Очков нет! У меня их отобрали.

   Сирин кивнул в сторону прикорнувшего Перлюка.

   - Из-за расфокусирования изображения на сетчатке, при близорукости, я не смогу собрать и заплести лучи в пучок.

   Полковник скептически хмыкнул.

   - Старлей! Эй, старлей! Очнись! - Супрунов потормошил Перлюка за плечо. Тот дернулся и, явно не хотя, оторвал чугунную голову от стола.

   - Отдай ему очки!

   Перлюк кивнул, как конь, прядая ушами, и полез в карман куртки.

   - Учтите, Игнат Петрович, он же сразу гасить начнет. В прямом смысле! Это же эректро… электровампир!

   - Пускай гасит. Посмотрим. Хотя я сомневаюсь, что у него получится. Тут явно что-то другое. Ишь ты, Копперфильд доморощенный! Шпагоглотатель хренов!

   Полковник сдерживаться явно устал.

   Сирин, пуская мимо уха гневные диатрибы Супрунова, вооружился коррекционной оптикой. Предварительно подышав, тщательно протер линзы отворотом расстегнутой рубашки, выбившейся из-под свитера. Просмотрел их на просвет и, похоже, остался недоволен. Протер их еще - уже добытым из кармана платком сомнительной чистоты. И, наконец, торжественно водрузив очки на переносицу, он плотоядно уставился прямо в сверкающий рефлектор настольной лампы.

   Органы следствия неусыпно наблюдали за всеми его манипуляциями.

   Ничего не подозревающая лампа едва заметно завибрировала. Потом задрожала сильнее, с заметным тремором в локтевом суставе, уже обреченно, как беззащитная цапля - в старомодном капоре, которую неожиданно захватил за ногу незаметно подкравшийся гавиал. Через секунду ее уже бил конкретный колотун.

   "Электровампир" широко разинул хищную пасть. Протянул загребущие грабли с растопыренными когтями впереди себя и стал совать ими вперед-назад и обратно. Под очками промелькнул кремниевой искрой хищный, плотоядный блеск. Потом полыхнули, засветились, заиграли яркие желтые огоньки.

   Хлопок вырвавшегося на волю и тут же убиваемого вакуума, и огоньки погасли. В кабинете смерклось. Офицеры от неожиданности вздрогнули, а Перлюк потянулся к кобуре. Лампа на столе полковника, призванная безжалостно изобличать и развенчивать врагов правопорядка - всех тех, "кто честно жить не хочет" - удрученно чернела ослепшим оком.

   Полковник застыл ошеломленный. Его лампа, его девочка, его светоч во мраке ночи, его лучезарный щит - была мертва! Этот незаменимый атрибут любого допроса и классический символ дознания еще с легендарных времен ОГПУ и НКВД!

   Боже, и впрямь этот жалкий, ничтожный человечишка обладает такой грозной, неведомой силой! Непостижимо!!!

   Сирин, похоже, закончил. Закрыл рот, потом глаза и звучно сглотнул слюну. И словно подслушав мысли полковника, спокойно изрек:

   - Видите ли, я ничего особенного не делаю. Просто расслабляюсь и веду внутренним взором клубок света вот сюда.

   И провел ладонью от кадыка, вдоль груди, вниз - к животу. Провел, медленно скрючивая пальцы, превращая ее в паука-птицееда, с трудом преодолевающего складки свитера. Потом сжал ее под пряжкой ремня в кулак.

   - И все? - разочарованно переспросил Супрунов.

   - Да!

   Полковнику показалось что от этого тихого "да" задребезжали оконные стекла.

   "Только не поддаваться!" - твердо приказал он себе и пошел к шкафу. Там, точно там, в нижнем отсеке, хранятся запасные лампочки. Вот они - две штуки, в ребристых чехольчиках из гофры.

   Супрунов со зверским скрипом заменил погубленную электровампиром лампочку. Настольная лампа засияла снова. Из предосторожности он ее поспешно выключил.

   - Задержанный, немедленно сдайте очки лейтенанту - на временное хранение!

   Сирин подчинился беспрекословно.

   Полковник оттер пот со лба.

   - Да, но при чем здесь бедные лампочки? Вы угробили их больше тысячи. Понимаете, больше тысячи! Почему бы вам не попытаться "питаться" более стабильными и неиссякаемыми источниками света? Солнцем, например? Или луной со звездами, на худой конец?

   - Резонно, но солнце и прочие светила составляют остальную часть моего рациона. Но мне невкусно!

   - Ах, невкусно?!!!

   Терпение Супрунова видно иссякло вконец.

   - Йо-моё! Невкусно! Сублимация-трансмудация! Еманация! Сублимать - пересублимать…

   Но Сирин продолжал, едва стих полковничий рокот. Идиотская улыбка сползла с его лица, а в глазах засветилась тусклым отблеском вселенская тоска и неисцелимая грусть

   - И признаться откровенно - ничем другим, похоже, питаться я не могу! Этот золотой эликсир просто меня совсем иссушил - вконец!

   И он, виновато улыбнувшись, поднял на полковника свои грустные, детские, близорукие глаза. На ресницах блестела бриллиантом набежавшая слезка.

   "Просто обреченный Ихтиандр!" - подумал Супрунов. И ему вдруг стало ужасно жалко этого маленького человечка, просто изнывающего под бременем жуткой, противоестественной, нелюдской способности. Он вдруг почувствовал мертвенную усталость и давящую, ноющую боль в груди и спине. Супрунову вдруг неодолимо, страстно захотелось хлопнуть, накатить стопку-другую элитной водки.

   - Все, ковбои, на сегодня отбой! - облегченно возопило его измученное нутро.

   - А браслеты на него напялить на всякий случай? - спохватился Перлюк.

   Супрунов на секунду задумался.

   - Валяй!

   И пока обрадованный опер копошился над задержанным, выглянул в приемную.

   - Сержант, уведите задержанного!

   Потом повернулся к Перлюку.

   - Витя, проследи, чтобы этого красавца поместили в изолированный бокс. До утра. А там посмотрим. Ведь клиент-то явно не наш - надо сплавлять его в психбригаду. Как говорится, нет у него прямого умысла на совершение преступного действия.

   Когда старлей и конвоир завели Сирина в камеру, Перлюк, выходя, никак не смог не позволить себе съязвить. Со зверским оскалом киллера из триллера.

   - Надеюсь, ваше анти-сиятельство, данный апартамент не покажется вам слишком темным и стрёмным?

   И вышел. Заскрежетали петли, вгрызаясь в завесы железными челюстями.

   Под потолком едва серело зарешеченное окно.

   - А мне ведь все равно, где "бодрствовать над трупом"! - ответил Сирин, опускаясь на прикованную к полу скамью. Но Перлюк его не услышал. Пронзительный визг закрывающейся стальной двери сменило лязганье винтовочного затвора замка, нанизанного на бородатый пудовый ключ.

   Сирин остался один. Он откинулся на спину, уткнувшись затылком в крашенную маренгово-пепельной масляной краской, отделанную цементной крошкой, зябкую, колючую стену, и, перекрутив наручники, мечтательно уставился в потолок. Вернее, глядел он сквозь него, куда-то дальше, выше крыши, уносясь мысленным взором далеко за физические пределы управления внутренних дел.

   Сирин, сокрушенно качая головой, патетически, вдохновенно вознес свой печальный глас к неумолимому, бесчувственному небу.

   - Астрономы в тебя пялятся. Плющась, летят к тебе космонавты. Вперемешку с астронавтами. Геологи же, напротив, забыв о тебе, внедряют свою поисковую мысль в толщи земные. Маркшейдеры потом подробно расчерчивают ее треки. Следом за ними обязательно заявляются шахтеры и, удаляясь от тебя, грызут недра отбойными молотками. А между ними бедолага крот приютился. Сидит - не спит, погруженный в медитации, и грезит левитацией. Вспорхнуть хочет, парить, и, наверчивая круги, навеки скрыться в твоей синеве! И почему он не сокол?!

   И, завершив долорозные ламентации, скорбно вздохнул и смолк. Потом вдруг добавил, словно очнувшись:

   - Без тела, слышите вы, надменные спесивцы, нельзя достичь Дао Пути. Но с телом невозможно осуществить абсолютный переход!

   И, морщась, потер, поелозил свитер в области сердца.

   - Эх, семя бессмертное, золотой эликсир!

   Сирин перестал качать головой и затих окончательно.

   Его слушали. Раздаточное окошко в двери было приоткрыто.

   - Видать, раскис наш электросекс. Просто Андрей Болконский на Аустерлицком поле. Плох совсем. Бредит. Пойди, прикрой его галдеж! - приказал дежурному Перлюк. - Меня уже воротит. Просто жизни нет от этой шизни безумного…

   А наверху Супрунов подступил к белевшему окну. Уже совсем рассвело. Но красна солнышка еще не видать. Облака, волокнисто-ребристые, как выбеленная плоть воблы, лениво тянулись, запруживая омлетными слоями выбритое за ночь небо. Настольная лампа продолжала гореть, демонстративно отвернувшись от разгулявшегося, неотвратимого конкурента, презрительно оттопырив тощий зад. Супрунов не любил двойной свет, когда дневной, рассеянный и истинно белый, он мерзко смешивается, скрещивается с яичной желтизной комнатного электричества. Но вырубать лампу почему-то не торопился.

   Что же это такое было здесь полчаса назад? Мысли, одна нелепее другой, упорно пытались найти объяснение, подчинив себя логике разумности и смыслу порядка.

   Полковник покинул дерматиновый доменный донжон и, осторожно обогнув светящуюся цаплю в капоре, уселся на стул, на котором только что сидел экстраординарный правонарушитель. Супрунов четко ощутил причинным местом его еще не остывшее тепло. Да, неловко! И глянул на лампу. Сноп ее света ударил его по глазам. "Теперь ты сам попался, голубчик!" - шепнул ему на ухо его собственный голос.

   Абсурдная, бредовейшая мыслишка! Но почему он сидит, и вставать не хочет?

   Но нет, надо посидеть еще, исключительно для следственного эксперимента!

   Супрунов инстинктивно зажмурился, отвернул голову и поймал себя на том, что волей-неволей он подражает ужимкам пожирателя фонарей - его идиотским гримасам и нелепым телодвижениям. Он опять, уже гораздо осторожнее, глянул прямо в ослепительную зеницу лампы и вдруг неожиданно обнаружил поразивший его оптический эффект, который раньше никогда не замечал. Он просто бросился, прыгнул, как рысь, ему в глаза.

   Действительно, ресницы собирали лучи в яркий, тугой сноп, который струился, уходя мимо носа, вниз… прямо в разинутый рот! Оставалось только заглотнуть его, как позолоченную блесну. При этом сноп расширился, утолстился и стал ярче и полновеснее. Если еще чуть ниже наклонить голову - то он ускользает вниз, из поля видимости. И, натянув донельзя нитяные оси лучей, обрывается напрочь! И уходит, уходит вниз, уже чистым ощущением, сползая по пищеводу, трахеям, ныряет под сердце, вздымая диафрагму, как яхтенный грот.

   Окончательно озадаченный полковник впал в неистовый азарт. Какая-то непреодолимая сила искушала его выяснить эту хрень до конца. Он все проделал по новой, тщательно, скрупулезно, с толком и расстановкой, сосредоточенно концентрируясь…

   И добился того же поразительного эффекта.

   В третий раз он догадался открыть рот, и впустить туда уже собранный сноп лучей. Под языком скопилась бездна слюны, а к горлу подкатил колобком упругий, тугой комок. Супрунов сглотнул его и вдруг почувствовал, как мягкий, нежный, но вместе с тем жаркий шарик, вернее, мячик проскользнул в узкий грот межу легкими, спускаясь на дно ущелья, где его поджидали неумолимые ниагарские пороги, с которых он пирогой провалился под пуп. Там мячик раздулся, заставив тугой живот опустить курдюк и напрячься, как Кракатау перед извержением. "Ишь, как пузо играет!" - восхищенно заметил он. Затем снова перегрыз сверкающий сноп, заглатывая очередную пайку света…

   И вдруг лампочка неожиданно ослабила яркость своего свечения, словно в сеть мгновенно вмонтировали реостат - для ручной регулировки напряжения. Супрунов от неожиданности оробел. Испугался, можно сказать. Потряс бессонной головой, протер усталые, засыпанные жгучим песком глаза.