Дядя Вова повертел головой как медведь, макушку которого обсели пчелы.

   - Вот этот цвет! - барабашка, подковыляв к буфету, ткнул пальцем в прореху свертка.

   Дядя Вова кровожадно оскалился.

   - А-а-а, персиковый терракот и беж на отливе!

   - Именно, Владимир Сергеич, именно. Но изготовить такое количество чехлов мы сами не в состоянии, нас - четырнадцать особей! - "сорок второй" окинул пафосным жестом сгрудившихся собратьев. - Так что, Владимир Сергеич, вся надежда на вас.

   И барабашка молитвенно сложил лапки.

   - Погодите, погодите, но что же я все-таки должен сделать?

   - Как что? Пошить четырнадцать пар антигравитационных чехлов из этого идеального материала вы уж точно сможете. Мы знаем!

   Да, знают. Нужно признаться, что дядя Вова сидел. А кто из порядочных не сидел? Дело давнее. На складе дядя Вова влетел под ревизию. Начальник, гад, его подставил. Обещал отмазать, если недостачу возьмет на себя. Но кинул, паразит. Пришлось дяде Вове в общем режиме содержаться. В ежовых рукавицах варежки шить. Так что, барабашки правы, со швейной машинкой дядя Вова давно накоротке. Два года на зоне, в пошивочном цеху, даром не проходят. Спецухи, фартуки, подшлемники, начленники, бандажи, камуфляжи и прочая прочая - все тачать-строчить приходилось.

   - Не, не, черти, не канает! Мне же на работу! - пытался отвертеться дядя Вова от навалившейся обузы.

   - Владимир Сергеич, отец родной, на вас одна надежда. И в долгу мы не останемся, не сомневайтесь! Все честь по чести. Заказ - деньги - заказ...

   - Ну, ладно, ушастенькие, ладно! Так и быть.

   Дядя Вова крякнул, но смирился. И впрямь, кто этим мальцам горемычным поможет в сложившейся-то ситуации? Окромя его, получается, некому.

   Позвонил Аронычу и сиплым голосом объявил, что кашляет, сильно чихает и температура зверская. Имитация подействовала. Начальник поверил, был явно недоволен, но все же пожелал дядя Вове скорого выздоровления.

   - Да, на лоха а и зверь бежит! - обречено констатировал дядя Вова. Кого он при этом имел в виду, сказать трудно.

   И дядя Вова взялся за дело. Стащил с антресолей давно не ходившую в штыковые атаки швейную машинку московской фабрики "Краснопролетмет" и водрузил ее на кухонном столе. Стащил гулкую крышку и нежно потрепал по холке железную лошадку. Барабашки, наблюдая за всеми этими манипуляциями, радостно переглядывались и подпрыгивали.

   - Тише, тише! - шикнул на них дядя Вова. Он насадил катушку. Вдел нитку черную - другой не оказалось. Заправил шпульку. Взялся за ручку колеса... и тряхнул стариной. Машинка радостно застучала, и из-под лапки пополз ровный-преровный, аккуратненький шовчик.

   - Зингер - не Зингер, а мы тоже хоть и хреном кроены, да не из дерьма шиты! - удовлетворенно резюмировал он.

   - Эй, старшой, топай сюда! - окликнул он "сорок второго". Потом подхватил его под мышки и поставил на стол. Барабашка снес все стоически.

   - О да, ты и впрямь тяжеловат. Как свинцом налит. С виду фитюлька, а весишь, как аккумулятор.

   - Гравитация! - подтвердил "сорок второй".

   - Она самая - матерь ее за ногу! А вы что - все на один фасон, стандартные?

   - Естественно, мы же клоны общего духа.

   - Это отлично, значится, все под одно лекало кроить будем. Ставь лапу сюда!

   Дядя Вова обмерял лодыжку барабашки ленточным метром. Потом заставил "сорок второго" наступить на картонку и обвел стопу по контуру огрызком карандаша.

   Затем в ход пошли ножницы. Заскрежетала сталь. Заскрипела раскраиваемая ткань. И на кухонный линолеум пали первые отходы производства.

   - И обязательно, Владимир Сергеич, перепончатые лонжероны. Вот так, и вот так.

   - Слушаюсь, начальник!

   Не прошло и получаса, а дядя Вова уже выкусывал нитку из первого чехла.

   - Меряй! - приказал он заказчику. "Сорок второй", усевшись на пол, натянул на ножку "первый блин".

   - Ну что, годится? - нетерпеливо переспросил дядя Вова.

   - О, великолепно! Владимир Сергеич! Вы просто бог!

   - Бог - не бог, а любит грог. Сымай!

   Время летело ракетой. Дядя Вова вкалывал как стахановец, ни на секунду не отрываясь от "спецзаказа". Час от часу он чертыхался, матерился, рвал непутевую нитку. Но дело спорилось, и неумолимо продвигалось вперед. "Краснопролетмет" строчил как пулемет.

   Кухня медленно превращалось в поле Куликово. Везде валялись искромсанные лоскуты вожделенного отреза, люто изрубленные в рукопашной сече.

   А к шести все было кончено. За окном засинели осенние сумерки. На столе красовались в два ряда четырнадцать гвардейских взлетных торбасно-бахиловых пим ластообразной формы.

   Барабашки зааплодировали и трижды прокричали "ура" и семь раз "аллилуйя".

   - Ладно, ладно. Ну, давай обувайся! Авось сойдет.

   Дядя Вова заметно волновался.

   "Сорок второй" обулся первым. Нагнулся, расправил раструбы. Потом сжался в комочек, в дулечку, и вдруг взлетел, воспарил высоко, под самый потолок. Дядя Вова уже ничему не удивлялся. Поболтавшись под потолком, барабашка экспериментальную обувь снял и, кувыркнувшись в воздухе, аккуратно шлепнулся на пол, амортизируя приземление пятой точкой. Со счастливым сиянием в перламутровых бусинках глаз.

   - Великолепно, Владимир Сергеич, великолепно. Это то, что нужно!

   - Ура! Мы спасены! - восторженно заорали барабашки, глухо выбивая пыль из меховых ладошек.

   "Сорок второй" что-то прозвенел "сорок первому", и тот нырнул дельфином в мусоропровод. Вскоре он вернулся, бережно прижимая к грудке розовую папку на завязочках с вытесненными на ней золотыми литерами "Визит". Она была тут же развязана, и "сорок второй" извлек из нее чистый бланк с логотипом, гелиевую ручку и пачку денежных купюр, при виде которых исполнитель заказа заметно оживился.

   - Да, серьезные вы ребята. А я думал - лапшегрузы!

   "Сорок второй" подозвал одного из собратьев и, повернув его спиной, заставил пригнуться, имитируя конторку для письма. Затем медленно, останавливаясь на каждом пункте, заполнил бланк. Потом протянул его дяде Вове.

   - Контора пишет, как рыба дышит. Поплавок водит, диабет с кретином сводит! - протараторил, дядя Вова, прихохатывая и хлопая себя по коленкам.

   - Порядок, почтеннейший Владимир Сергеич, основа мироздания! Вот здесь, где галочка...

   - Где галочка, там и палочка!

   Дядя Вова, не читая, подмахнул.

   Мохнатый работодатель отсчитал десять новеньких, не гнутых червонцев и протянул их дяде Вове.

   - Спасибо вам, маэстро!

   - Спасибо, спасибо! - хором подхватили барабашки.

   Дядя Вова, не скрывая глубокого удовлетворения, принял гонорар, сложил его вдвое и глубоко засунул его на самое дно полосатых пижамных штанов.

   Барабашки поочередно подходили к столу и получали свою пару из рук "сорок второго". Обувшись, построились в шеренгу.

   - Владимир Сергеич, нам пора! Откройте, пожалуйста, форточку пошире.

   Дядя Вова потянулся к защелке.

   - Все братцы, похоже "войну форматов закончено"!

   - Прощайте, дорогой вы наш! - с дрожью в голосе пропищал вожак готовящейся к отлету стаи и, оторвавшись от пола, обнял дядю Вову за шею и чмокнул его в щеку своими мокрыми, мясистыми губенками. Потом порхнул в форточку, вылетел в нее... и исчез. Не пролезшие, зацепившиеся за раму взлетные чехлы свалились внутрь на подоконник.

   Следом взлетел "сорок первый". На лету пожав дяде Вове указательный палец, он, достигнув критического рубежа оконной плоскости, вслед за собратом, растворился в сумерках. За ним стартовал следующий...

   Дядя Вова остался один. За окном сумерки совсем почернели и расцветились гирляндами движущихся огней. На подоконнике дрожала и исходила паром ржавая груда использованных антигравитационных чехлов. Дядя Вова глядел в окно. Завороженно, не отрываясь. Там, далеко в темном небе вдруг вспыхнуло сиреневое пятно, вроде салюта, и так же быстро исчезло, расходясь в стороны едва уловимыми концентрическими эллипсами. "Прощайте, Владимир Сергеич. Спасибо вам, дорогой!" - отозвалось эхом в голове у дяди Вовы.

   Хлопнула входная дверь. Жанка вернулась с работы. Дяде Вове вдруг стало грустно, одиноко и неуютно. Захотелось уйти. Общаться с женой совсем не было никакого желания. Но выключатель неумолимо щелкнул, и свет долбанул по глазам волной боли. Дядя Вова зажмурился.

   - Вовик, что случилось?

   Ошарашенная супружница стояла в дверях, озирая круглыми глазищами покинутый ракетодром. Ее густо насурьмленные ресницы хлопали со скрежетом, не переставая.

   - Боже, мой отрез! Зачем ты это сделал, ирод?

   Жанка, чуть не плача, подняла с пола валявшийся обрезок персикового терракота. Беж на отливе уже не играл - обрезок был слишком мал. Жанка отшвырнула его и бросилась к подоконнику.

   - Что это за гусиные лапки? - завизжала она, гадливо подцепив маникюром один из шедевров дяди-Вовиного кутюра.

   - Ты еще скажи - раковые шейки! Это... Это взлетные чехлы, в форме ласт, с перепоночными лонжеронами... Короче!

   Дядя Вова ткнул ей сложенный вдвое листок. Жанка развернула его.

   - Что это? Господи, какие каракули!

   "Накладная. Заказ №67-а.

   Изготовление антигравитационных чехлов класса "земля-воздух".

   Количества - 14 пар.

   Стоимость одной пары - 7 грн.

   Оплачено, без НДС, сумма прописью - 98 грн.

   Ноль-ноль копеек.

   Штатный дух квартиры №42. Подпись".

   Жанкины ресницы хлопали безостановочно.

   - Вовик, ты поехал! Тебе к психиатру пора...

   И так далее. Дядя Вова устал. Объяснять ничего не хотелось. Он достал из кармана деньги и, наслюнив палец, как заправский бухгалтер, отсчитал половину, пять купюр, и хлопнул ими о стол.

   - На, не ной!

   В тот вечер дядя Вова нажрался до чертиков. Ни Витька, змей, ни Егорыч, хрычара, ни единому его слову не поверили. Вдобавок стали над ним подтрунивать, корешки дерьмовые. Дядя Вова взорвался, как сварочный баллон.

   - Стебетесь, собаки, да?! Мол-де, чушь порешь, кореш!

   И послал дружков на три буквы. Потом плюнул под ноги, развернулся и ушел сам. Дальше пил наедине с собой, "по-черному", чем довел себя до окончательного, тотального дрободана. В усмерть насосался, мертвецки. Словом, набулькался в цемент, и как ему в таком состоянии удалось забраться в трамвай остается загадкой. "Куплю золото, дорого!" - долго убеждал он свое отражение слева от себя. Потом переключился на отражение справа. Стучал в стекло кулаком и заговорщицки подмигивал. Потом возбудился и стал орать на весь салон: "Гравитационный барьер взят!" Отпустил поручни и попытался зааплодировать. Но трамвай неумолимо качнуло и он плюхнулся на сиденье. Недовольно поворчав, он все же затих, чему-то улыбаясь про себя. Потом совсем поник, уткнувшись виском в дребезжащую, ледяную твердь. Уснул и благополучно проспал три полных маршрута кряду.

   На остановке перед поворотом в депо дядю Вову из трамвая вынимали буквально. Нет, он, конечно, слегка очнулся и всячески, с энтузиазмом, пытался помочь тащившим его, вяло перебирая тугими, набитыми ватой ногами. Но к сожалению, дело двигалось с трудом. Дядя Вова определенно салон трамвая покидать не желал. Но ценой геройских усилий наиболее активной части общественности кортеж с потерпевшим от зеленого змия достиг подножки. Но сходить с нее Владимир Сергеич не захотели ни в какую. Боялись, видать.

   - Я без антигравитационных чехлов! - стонал он, вцепившись в поручень.

   - Эй, мужик, отдай трамвай! - умолял его вагоновожатый снизу и изо всех сил тянул дяди-Вовину ногу, словно соревновался в перетягивании каната. Наконец сопротивление иссякло. Что-то в дяде Вове согласилось с неизбежностью судьбы. Его оттащили под микитки подальше от греха, под стриженные параллелепипедом кустики и плюхнули прямиком на бренную, многострадальную почву околоостановочного пространства.

   Дядя Вова лежал поверженный, ничком, и блаженно улыбался во сне. И снилось ему, будто он медвежонок - дремлет, свернувшись калачиком, в теплой, уютной берлоге. Нежится, томно потягиваясь, умостившись под теплым лоном мамы-медведицы. При этом сладко причмокивает губастым ротиком и щурит теплые от счастливых слез золотистые пчелки глазок. А вокруг водят хоровод, взявшись за ручки, причесанные и надушенные Жанкиными духами "Мажестик" барабашки - все как один, четырнадцать особей - и поют тоненько, слаженно, фальцетом в унисон "Колыбельную Светланы" композитора Хренникова. Точь-в-точь пионерский хор. Пенье нарастает, усиливается, и дядя Вова, капризно морщась, ворочается и еще больше закутывается в теплый, нежный, бархатный отрез цвета персикового терракота. Отчего на изгибах изысканно отливает бежевым.