Атмосфера на корабле резко изменилась. Куда девались усталость и нервозность? Послышались шутки, раздались веселые голоса. Мы засыпали Тура вопросами насчет размеров судов, их экипажей и так далее. В нашем календаре появилась новая точка отсчета: за день до выхода "Каламара", в день выхода "Каламара", в первый день пути "Каламара". Очень приятное имя - "Каламар" (оно означает, между прочим, по-испански "каракатица").

   Норман и Кей совершенствовали правое весло. Они срезали долотом внутреннюю поверхность вилки, чтобы весло не терлось о нее, и сооружали кустарную уключину, продолбив паз в сосновой доске. Пусть сосна трется о сосну - может, поменьше будет стачиваться.

   Сантьяго занимался пустыми кувшинами - их требуется разместить под хижиной ближе к корме. Сперва кувшины нужно закупорить, превратить в поплавки. Сантьяго разогрел парафин и залил пробки, потом кликнул меня - и началось сызнова то, чем мы с ним же занимались неделю назад. В чреве корабля, когда оно открылось нам, плескалась вода и гуляли волны. Мы должны были их вытеснить, выгнать - работа кропотливая и неприятная. Хорошо, Тур помогал, подавал веревки.

   В конце концов мы завершили это "грязное дело". Тур был доволен. Каждый день он придумывал новые и новые уловки, дабы заставить все, что плавает, плавать в нашу пользу. Категорически запрещено выбрасывать за борт папирус, даже крохотные кусочки, не говоря уж о деревяшках и - страшно подумать! - амфорах.

   Итак, в день выхода "Каламара" у нас опять был радиоконтакт, условленный. Я стоял на вахте, вдруг слышу - зовут, попросил Мадани, чтобы подменил, тот согласился с готовностью, весь - улыбка, встал к рулю, а я кубарем скатился в каюту. На связи ждал Ленинград, говорил Алексей Старков.

   Наконец-то удалось передать репортаж для "Известий". Он порядком устарел, но я его перелицевал и подновил тут же, у микрофона.

   Подиктовал всласть и вернулся - сперва на мостик, а потом куда? Правильно, к брезентовой стенке.

   Тур разговаривал с Барбадосом, с Ивон; он со смехом сообщил нам, что Ивон предлагает привезти телеграфный столб, чтобы заменить им сломанное весло. Тур долго не мог понять, что она хочет притащить, покуда Ивон не передала по буквам: с-т-о-л-б. Кстати, оказывается, слово "столб" и по-русски, и по-норвежски означает одно и то же.

   Ивон известила, что "Каламар" выходит после полудня. Жорж вскочил: "0'кей!" - и закинул удочку насчет того, что экономию воды теперь можно бы и отменить. Но остальные активно воспротивились, и Жорж взял предложение обратно.

   Кей и Норман продолжали маяться с правым веслом, стесывая твердую поверхность вилки. Привязывались, усаживались на поперечину, сидеть там неудобно и опасно, со временем перестаешь обращать внимание на волны - и тут-то является огромный вал, который норовит либо утащить тебя с корабля, либо расплющить о лопасть весла.

   Они обтесали вилку так, что весло стало свободно болтаться в гнезде, и тогда на помощь был вызван Карло, веревочных дел мастер. Он быстро подзатянул петли, укрепив весло в должном положении.

   После обеда решил вздремнуть часок, а потом заняться писаниной, наверстать упущенное, поскольку мой дневник отстал от жизни уже на три дня. Попросил Жоржа разбудить, но проснулся сам, с тяжелой головой, глянул на часы - ничего себе, ужинать скоро. Жорж мурлыкал на кухне и гремел посудой. Тур сидел у входа в хижину и посматривал иронически:

   - Ты что-то разоспался сегодня?

   - Да, как видишь! Если бы Жорж...

   - Что такое? - тотчас отозвался Жорж.

   - Почему ты не разбудил меня?

   - Но ведь ты спал!

   Странная логика. Вроде анекдота про медсестру, которая подняла больного среди ночи, чтобы дать снотворное. Мы с Туром посмеялись, но в результате я уже не мог заснуть почти до утра и назавтра ходил разбитый.

   Обрезанный нос нашего корабля все-таки слишком высок. Парус трется о папирус и по кромке разлохматился. Жорж и Карло отпилили еще метр с лишним. Теперь у нас вообще нет носа, торчит безобразно толстый и тупой пень.

   Погода сносная, но переменчивая, иногда накрапывает дождь, несильный и недолгий.

   Ночная вахта - вновь полуторачасовая. Управлять легко, океан лениво плещет о борта. Небо чистое, удивительно звездное, луна еще не появилась, и поэтому звезды особенно ярки. Я засветил "летучую мышь" и уселся на кухне за дневник, но расслабился и задумался, глядя в небо.

   В такие моменты приятно сидеть, развалившись, вытянув ноги, и думать ни о чем конкретно, просто просеивать всякое разное сквозь дремлющий мозг - и вдруг вспомнить удивленно, что помимо этого твоего мира, сжатого со всех сторон океаном, есть еще и другой, огромный, там живут твои друзья и враги.

   Мы - дети того мира, менее натурального, более сложного, и не можем жить без него. Тоскуем. Тянет.

   Утро встретило нас отличным солнцем, теплым ветерком и спокойным океаном. Ветер дул с востока. Мы шли бейдевинд, не испытывая никаких хлопот с управлением.

   После завтрака Тур опять затеял беседу о плавучести и объявил, что, пожалуй, необходимо сконцентрировать весь лишний папирус под капитанским мостиком. Надо так надо - мы с Сантьяго собрали с крыши беспризорные стебельки, запаслись веревками и полезли под мостик, туда, где вода урчала и плескалась, переваливала через деревянные поперечины и со свистом просачивалась сквозь бамбуковую шторку.

   В придачу к папирусу запихнули туда же большую пустую канистру и с облегчением выбрались наружу.

   Чего-то мне с утра не хватало, никак не мог сообразить чего. И внезапно осенило: голубь. Исчез голубь. Мы искали его по всему кораблю, но тщетно. Как, когда и почему он покинул нас, куда увлек его непонятный инстинкт? Сможет ли он преодолеть девять сотен миль и добраться до суши?

   Это навсегда останется тайной.

   Не знаю, как для кого, а для меня исчезновение Юби означало, что путешествие вступает в финальную фазу...

   Следующий день, вернее, ночь, надолго врежется в память.

   Было воскресенье, светило солнышко, мы занимались личными делами. Я помылся, побрился, потом мы с Сантьяго вдоволь пофотографировали друг друга, облазили весь корабль и снялись, где только могли, отщелкали три пленки. Тур поощрял нас подходящими к случаю цитатами из корана - эта книжища как раз лежала у него на коленях, и он с наслаждением ее изучал.

   К вечеру погода начала портиться. Мы пошли спать, я задремал, но слышал, как Жорж разбудил Тура на вахту, а когда Жорж стал устраивать себе постель, я проснулся совсем и лежал с открытыми глазами.

   Тур справлялся с веслами с трудом, корабль шел зигзагами - я чувствовал это по тому, как периодически в хижину задувал ветер, а так бывает, когда "Ра" слишком отворачивает влево.

   Захлопал парус. Я не выдержал, выбрался на палубу спросить, в чем дело.

   - Ветер изменился, трудно удерживаться на курсе.

   - Может, парус привести к ветру? Для этого надо перебраться на правую сторону кормы, где бушуют волны, в темноте отвязать и вновь закрепить брас - мне совершенно не хотелось туда спускаться, и, видимо, Тур это понимал.

Радуга после дождя

   - Не стоит, подождем.

   Я вернулся в хижину, улегся. Ветер был очень сильный. Вновь захлопал парус, раз, два, три - нет, не спалось, не лежалось. Вылез и опять предложил свои услуги.

   - Хорошо, давай.

   Взял страховочный линь, опутался им и ощупью полез в преисподнюю. Волны клокотали сначала у щиколотки, потом у колен, потом у пояса. Море фосфоресцировало и пенилось. Подумал было об акулах, но некогда о них думать, парус полощет - где здесь конец правого браса? Кто изобрел эту систему?! Я чертыхался, хлебал соленую воду и проклинал свою инициативность. Все же удалось отвязать и подтянуть то, что надо, и Тур обрадовался: стало легче. Я посидел на крыше, пытаясь просохнуть, но забрызгал дождик, и вообще давно пора спать.

   Однако не суждено мне было ни заснуть, ни отогреться. Парус хлопнул, как бы примериваясь, и забарабанил канонадно. Ветра в хижине не было, значит, на сей раз мы отклонились вправо, к северу. Это еще хуже: корабль почему-то поворачивает с юга на север послушней, чем наоборот. Снова вылез на палубу и взялся теперь уже за левый брас.

   После нескольких минут борьбы понял, что одному не совладать, и позвал Карло. Но и вдвоем мы не могли помочь делу. На палубе появились заспанные Кей, Норман, Сантьяго. Парус бился бешено, рей стучал о мачту. Брас обрывал руки, а прочие концы, свисавшие с паруса, хлестали так, что в любой миг можно было остаться без глаз.

   - Давайте сбросим якорь! - прокричал Тур.

   Вскоре якорь-парашют был за бортом. Сперва он не желал раскрываться, но, раскрывшись, потянул лихо, так, что едва успевали травить линь. Все сто метров были моментально размотаны, натянулись, и мало-помалу "Ра" лег на курс.

   Теперь надо было якорь извлекать.

   Мы тянули его с Карло вдвоем, выбились из сил, упустили линь, он, свистя, скользнул за борт - начинай сначала. Кликнули Сантьяго, впряглись втроем - никак. Линь натягивается и пружинит, норовит стащить в океан, ладони горят, и мышцы рук становятся деревянными.

   Через четверть часа я сдался: не могу больше, нет сил, и все тут.

   Позвали Жоржа и Мадани, потом пришел Кей, потом Норман. Нам было тесно на корме, где к тому же бушевали волны и порывами налетали крупные брызги дождя. Выбирали якорь все семеро по очереди, тянули, фиксируя веревку, отдыхали, вновь тянули. Битва продолжалась часа полтора. Победив, мы валились с ног от усталости.

   Едва все уснули, вахтенный Карло растолкал Жоржа. Он сказал, что на крючок спиннинга, заброшенного еще вчера, попалась огромная рыба.

   Жорж смертельно хотел спать, но все же поплелся с Карло на мостик. Там бился спиннинг. Жорж взял его, дернул - тяжело, но тяга какая-то странная, постоянная.

   В конце концов они вытащили на палубу зацепленный крюком буй.

   Тем и кончился наш Главный Аврал, Генеральный Аврал, Аврал Сорок Третьего Дня.

   В прошлом году мы тоже пережили подобное. В ночь с 19 на 20 июня, во время вахты Сантьяго и Тура, по носу показался корабль. Он шел навстречу и сигналил светом. Тур разобрал только:

   - Да, моя ошибка,- согласился Тур...

   Утренние часы после всех авралов, что на "Ра-1", что на "Ра-2", одинаковы: не до еды, не до погоды, спать, спать, ежели ты не вахтенный, а я не был вахтенным и проснулся около полудня от тарахтения движка. Норман и Тур разговаривали с "Каламаром", речь шла о вероятном месте нашего рандеву, о координатах. Им оставалось до места встречи около ста пятидесяти миль, нам - около пятидесяти,- это вроде школьной задачки о двух поездах: когда они встретятся? Задачка простая, но мы решили ее не сразу.

   Назавтра Норман три часа торчал на верхушке мачты, пускал ракеты и жег аммоналовые шашки, "Каламар" делал то же самое, но никто никого не видел, хотя связь была постоянная. "Каламар" потерялся. И с координатами творилось нечто странное. Выяснилось, что за сутки пройдено всего двадцать три мили. Совершенно непостижимо, но - истинно: мы попали в зону какого-то ненормального течения, и оно волокло нас против ветра.

   К вечеру расчеты вдруг показали, что "Ра" и "Каламар" находятся в одной и той же точке. Безусловно, штурманские погрешности неизбежны, однако плюс-минус две мили не играют роли, это в пределах прямой видимости, но мы все глаза проглядели, дежурили на крыше хижины, на мачте, а "Каламара" не было.

   У них барахлил радиопеленг. Но мы все-таки попробовали дать им возможность нас запеленговать. Извлекли свою маленькую вспомогательную рацию и долго крутили ручку: "Каламар", "Каламар", я "Ра"... Потом связывались по основной рации: "Ну, как?" - "Засекли, скоро догоним". Через час опять принялись крутить шарманку, пока не услышали в наушниках: "Хватит, ребята, мы вас видим".

   Теперь и мы видели их. Они шли за нами с востока. Сказать, что мы обрадовались, значит ничего не сказать.

   О, первые мгновения встреч!

   Помню, в прошлом году, в день, когда мы уже изнемогали от возни с веслами, от борьбы с ветром и волной, из-за горизонта вырос огромный корабль. Он шел нам наперерез. Мы заорали: "Шип, шип!", замахали руками. Судно изменило курс, удалилось, снова приблизилось и застопорило машины. Оно было примерно в трехстах метрах от нас, на его палубе суетилась команда. С судна сбросили за борт предмет красного цвета. Предмет медленно дрейфовал в нашем направлении, течение слегка относило его вправо и собиралось пронести мимо нас. Жорж, испросив разрешения у Тура, облачился в гидрокостюм, обвязался линями, концы которых Сантьяго и я взяли в руки, и прыгнул в море.

   Он проплыл метров сорок и загоготал, извещая, что посылка в его руках.

Подарок встречного корабля

   К двум спасательным поясам был привязан мешок, а под него подсунута связка журналов. В мешке оказались яблоки, апельсины, грейпфруты, лимоны, всего понемногу. Мы тут же расхватали яблоки и накинулись на журналы, которые довольно сильно пострадали от воды и вообще не отличались свежестью, так как, видимо, корабль покинул порт недели две назад, но все равно мы листали их с жадностью и радовались, а "Африканский Нептун" (приписка Нью-Йорк) скромно уходил, таял в дымке, провожаемый нашими благодарными возгласами.