Иногда их направляют в больницу на ранних стадиях заболевания, когда болезнь еще не полностью развернулась и не всем видны ее проявления. Для окружающих наличие психоза может стать несомненным позднее, когда болезнь будет уже в полном разгаре. Но дожидаться этого нельзя - можно пропустить период, когда болезнь еще излечима, можно вообще потерять больного - под влиянием усиливающихся болезненных переживаний он покончит с собой, можно, наконец, подвергнуть опасности окружающих его людей.

   Случайно попавший в психиатрическую больницу психически здоровый человек никогда от этого не заболевает психозом. Самое худшее, что может случиться, - это короткая невротическая реакция, которая пройдет тотчас же после выхода из психиатрической больницы.

   Еще более нелепо суждение о "странностях" врачей-психиатров, которые от постоянного общения с психически больными сами якобы становятся близкими к помешательству. Впрочем, подобные суждения имеют свои корни. Еще недавно, лет 30-40 назад, психиатрические больницы резко отличались ото всех других лечебных учреждений. Отличались тем, что они в основном были местом призрения, местом изоляции душевнобольных от общества, а не местом их лечения. Роль врача была крайне трудна и тяжела. Работа в психиатрической больнице не давала радости ни видеть излеченного больного, ни слышать слов его благодарности. Эта работа не сулила ни успехов, ни материального благополучия. Между прочим, в ряде капиталистических стран оплата труда врачей-психиатров до сих пор ниже, чем оплата врачей других специальностей. Отсюда, например, крайняя нехватка врачей в государственных психиатрических больницах США.

   До сих пор работа психиатра остается и тяжелой, и трудной. В первую очередь всем приходит в голову мысль об опасности профессии врача-психиатра. Действительно, некогда это было опасным делом. Российское общество психиатров могло бы составить обширный список врачей, погибших или получивших тяжелые увечья на своем нелегком посту. Однако современные способы лечения и десятилетиями отработанная система режима свели эту опасность до минимума.

   Но дело не в опасности. Она никогда не останавливала врачей, увлеченных своей профессией. Трудность определяется, прежде всего, огромной ответственностью. Психически больной обычно не сознает своей болезни, нередко старается скрыть ее от врача. Врачу приходится одному бороться за здоровье больного, лечить вопреки его желанию, часто преодолевая огромное сопротивление. Порою больные не жалуются даже на телесные недомогания. Пристальным взором и годами выработанным чутьем приходится угадывать зарождение какой-то телесной болезни, на которую не жалуется сам больной. Наконец на враче-психиатре лежит ответственность за сохранность имущественных интересов больного, за решение его семейных проблем (разводы, аборты и т.п.).

   Естественно, что в прошлом этот тяжелый, опасный, малооцениваемый труд, не суливший ощутимых успехов и радости, привлекал немногих выпускников медицинских факультетов. В психиатрические больницы поэтому шли врачи, не падкие до всем очевидного успеха, чувствовавшие внутреннюю потребность в служении безнадежным больным, ищущие нелегких путей. В далеком прошлом в глазах самовлюбленных мещан такие люди, естественно, казались "странными", "чудаками". Отсюда анекдоты о "сумасшедших психиатрах".

   В наше время положение коренным образом изменилось. За последние годы психиатрия преобразовалась. Создано множество высокоэффективных средств лечения психических болезней. Некоторые из этих способов, например шоковая терапия, требуют определенной врачебной сноровки, мастерства. Врачу-психиатру стала доступной радость исцеления больного. Открылся путь для творческих исканий. За последние годы возросло число желающих приобрести специальность психиатра среди студентов медиков и молодых врачей. И облик психиатра все менее стал отличаться от облика врачей других специальностей...

   Существует еще одна форма своеобразного психического расстройства - паранойя. Ее особенность состоит в том, что все отклонения от нормы ограничиваются только бредом. Во всем остальном человек как бы полностью сохраняет нормальное состояние - ни его умственные способности, ни память, ни ориентировка в окружающей обстановке, ни эмоциональная жизнь (в той части, в которой она не связана с бредом) никак не страдают. Не бывает и галлюцинаций. Эта замаскированность заболевания - характерное свойство паранойи.

   Одна из частых форм ее проявления - бред изобретений и открытий (с примера подобного бреда начинался наш очерк). Содержание бреда изобретений и открытий всегда тонко отражает интеллектуальный уровень, надежды и запросы эпохи. Когда-то подобный бред концентрировался вокруг идеи вечного двигателя - перпетуум мобиле. Затем абсурдность его стала для всех очевидной, и вечный двигатель исчез из бреда параноиков.

   В наши дни человечество волнуют проблемы атомной энергии, ядерной физики, электроники, кибернетики и космических путешествий. Именно вокруг этих идей часто и сосредоточивается бредовое творчество параноиков.

   Бред изобретений и открытий в исключительных случаях может вести к трагическим последствиям. "9 июля 1964 года днем в помещении Комиссии по спектроскопии Академии наук СССР... вошел средних лет и среднего роста человек с невыразительным лицом. Под мышкой он держал футляр для чертежей. Он спросил ученого секретаря комиссии В. Г. Ко-рицкого тот пригласил посетителя к себе. Беседа происходила с глазу на глаз. Она продолжалась недолго. Через несколько минут сотрудники лаборатории услышали выстрел. В безобидном на первый взгляд футляре хранился обрез охотничьего ружья. Сняв с футляра крышку, посетитель в упор выстрелил в Корицкого. Через несколько часов Корицкий скончался. Он был хорошим, честным человеком, талантливым ученым, коммунистом".

   Кто же был убийца? Пишущий об этом страшном событии корреспондент с удивлением констатирует, что это не тунеядец, не спекулянт, не профессиональный бандит, а обычный служащий. Даже с высшим образованием, юрисконсульт снабженческой конторы.

   "Как и все, к девяти он являлся на работу... ровно в пять, аккуратно прибрав бумаги на столах, отправлялся домой. Он был в меру общителен, в меру разговорчив, в меру любознателен. Словом, обычный, рядовой служащий, Необычным было только одно. После работы, закрыв дверь комнаты на ключ, до поздней ночи занимался, как он говорит, наукой. Составлял какие-то формулы, таблицы, что-то посчитывал.

   Он был убежден, что совершил открытие. Копию своей работы направил в Москву, и Академию наук. Но, увы! Ответ был резко отрицательным... Написал снова - и снова тот же ответ. Еще и еще - в разные инстанции и разным людям. Но ответы похожи один на другой: работа не стоит выеденного яйца.

   И тогда... он купил на рынке охотничье ружье и боеприпасы. Научные аргументы не помогли, и кандидат в гении решил применить силу. Решил убить двух ученых, давших отрицательные отзывы. И тем самым отомстить за неудачу, за неоправдавшиеся надежды.

   Впрочем, не просто отомстить. На допросе... заявил, что убийством Корицкого хотел привлечь внимание к своей работе. Он несколько раз подчеркивал, что истинный мотив преступления - именно в этом. До сих пор он продолжает твердить, что его работа гениальна и истинные преступники - те, кто не хочет признать этого. Нет, ему совсем не жаль убитого им человека. Потому что он действовал, дескать, во имя науки. Потому что поступки гениев не подвержены нормам обычного человеческого общежития".

   Как часто бывает при паранойе, окружающие не понимают, что имеют дело с душевнобольным, пока трагическое событие или общественный скандал не сделают это очевидным.

   Бред изобретений и открытий не всегда выливается в конкретную идею, которую психически больной сам старается потворствовать в жизнь. Чаще дело ограничивается длинными наукообразными сочинениями, темы которых в основном также концентрируются вокруг волнующих современную науку проблем.

   Все эти творения отличает определенный стиль, позволяющий с первых же страниц "почувствовать", что имеешь дело с творчеством параноика. Для этого стиля характерны возведение в абсолют законов формальной логики с отрывом от реальной действительности, чрезвычайный догматизм изложения, насильственное навязывание определенной идеи, неустанное повторение, что "все сейчас будет доказано". Нередко в основе такого сочинения лежит какая-нибудь банальная истина, которая преподносится в качестве величайшего открытия.

   Другая отличительная черта подобных "трудов" - подчеркнутое преклонение их авторов перед учеными авторитетами, уже умершими, и скрыто пренебрежительное, а иногда явно неприязненное - к ныне здравствующим.

   В давние времена, когда предметом подобных сочинений служили богословские темы, эти трактаты поражали обилием цитат из "священного писания". Сейчас патологические труды параноиков обычно испещрены длиннейшими цитатами из классиков философии и естествознания. Причем они всегда притянуты формально, нередко вырваны из контекста, толкуют вкривь и вкось, лишь бы подкрепить бредовые построения.

   Написав "труд" и размножив его под копирку в большом числе экземпляров, параноик рассылает свое детище во всевозможные инстанции; сразу в несколько научных учреждений, в редакции, в министерства и ведомства.

   На ученых и многих других работников падает тяжкая обязанность составлять научные рецензии на ненаучные труды. Большинство рецензентов обнаруживают при этом большую выдержку и терпение, стараясь раскрыть творцам бредовых трактатов их заблуждения. Но, как правило, эти попытки вызывают лишь бурный гнев больного. В ответ обычно следуют потоки жалоб и угроз.

   Заметим, что переписка с бредовыми больными пагубно отражается на их психическом состоянии. Главное свойство всякого рода бреда состоит в том, что никакими очевидными доводами, никакими проверками нельзя разубедить параноика в несостоятельности его идей. Такие попытки, как правило, лишь укрепляют бред, ведущий к эмоциональному возбуждению больного.

   Не менее вредно и подчеркнутое внимание к бреду, потакание ему, даже молчаливое. Получив от авторитетного органа или газеты уведомление, что его труд послан на рассмотрение в крупный научный институт или известному ученому, больной уже видит в этом первое подтверждение своих идей и активизирует деятельность.

   Параноик не бескорыстен в своем "научном" творчестве, хотя материальные выгоды могут у него стоять на заднем плане. Обычно он заявляет, что борется за воплощение выдвинутой им идеи и не требует себе никаких наград, выгод или преимуществ. Но бредовое "научное" творчество при паранойе питается стремлением возвыситься над окружающими людьми, показать свое превосходство, незаурядность. В прошлом паранойяльный бред нередко развивался на религиозной почве. При том интересе и внимании, которыми пользуются в современном обществе наука, вполне понятно, почему именно она сейчас привлекает внимание параноиков.

   Мне кажется, было бы справедливо и весьма полезно завести порядок, когда любое учреждение, газета, руководящий орган, получив подобный труд, обращались за консультацией к квалифицированному врачу-психиатру. Это было бы истинной чуткостью к человеку, так как его судьба, его здоровье вручались бы в руки тех, кто должен заботиться о них. Такая практика дала бы возможность уловить психическое заболевание на ранней стадии и более успешно лечить его.

   Отношение окружающих к больному паранойей складывается по-разному. В некоторых, редких, случаях ему удается подчинить своей воле определенное количество людей, иногда даже значительное. Гораздо чаще к нему постепенно нарастает отрицательное, враждебное отношение, побуждаемое его высокомерием и непримиримостью.

   Разоблачение мнимых изобретений и открытий, всякие попытки опровергнуть бредовые суждения ожесточают параноика. В справедливых замечаниях по своему адресу он начинает видеть злонамеренные козни недобросовестных людей и начинает с ними борьбу. Сколь страшные последствия может иметь такая борьба, видно из рассказа о гении с обрезом.

   При паранойе развивается бред преследования и бред величия. "Меня преследуют, потому, что я великий человек", - так рассуждает параноик.

   За последние годы в центральных и местных газетах появился ряд гневных статей и фельетонов, ярко живописующих деятельность сутяг. Перед некоторыми из приведенных историй меркнет гоголевская повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Вот одна из современных историй.

   На тихой улице небольшого среднерусского городка проживает некий гражданин. Между его домом и домами соседки стоит старый, полувековой давности покосившийся забор. Как говорится, в один прекрасный день районный суд получает заявление от гражданина с требованием признать на этот забор его имущественное право. Суд счел претензию необоснованной. И тут от истца последовал неудержимый поток жалоб и заявлений. Их последовательно рассматривали областной суд, лично председатель областного суда, трижды - Верховный Суд Российской Федерации. Претензию сочли не только несостоятельной, но даже нелепой. Получив третий отказ Верховного суда РСФСР и поняв, что по пути обычного судоразбирательства его "дело" окончательно прогорело, сутяжник решил обратить свою кипучую энергию на прокурорский надзор. Дважды в его домогательствах отказывал начальник отдела областной прокуратуры, затем заместитель областного прокурора. Вот поток заявлений идет уже в Прокуратуру РСФСР. И отсюда отказ. Тогда петиция летит еще выше. Покосившимся забором занимаются Прокуратура СССР и лично заместитель прокурора Российской Федерации. В течение года многие ответственные работники Прокуратуры СССР ведут переписку с истцом".

   Все расходы при этом несло государство. Если подсчитать рабочее время и средства, затраченные на переписку, ведение дел, командировки, заседания и расследования, то получится немалая сумма.

   Еще раз повторим, как и в отношении дел об "открытиях" и "изобретениях", что сами по себе заявление или жалоба любого гражданина не должны быть оставлены без внимания - это высоко гуманный и высоко демократичный принцип. Дело заключается в том, чтобы сделать невозможной злостную спекуляцию этим принципом.

   Современная психиатрия признает душевнобольными и невменяемыми лишь очень небольшой круг сутяжников. Это - сутяжная форма паранойи. Но есть среди сутяжников люди, стоящие где-то на грани между психическим здоровьем и явной психической болезнью. В быту их обычно считают людьми с тяжелым характером. Психопаты, как правило, признаются вменяемыми и дееспособными. От лечения в психиатрических диспансерах они обычно уклоняются, если только не преследуют какую-либо личную цель, например получение пенсии по инвалидности.

   Около ста лет по проблеме психопатий ведутся жаркие дискуссии. Многие важные вопросы здесь еще не решены, на некоторые из них существуют диаметрально противоположные точки зрения.

   Психопатии весьма разнообразны. Остановимся только на одной форме, имеющей непосредственное отношение к затронутой нами теме - на паранойяльной психопатии. Наглядное представление о ней можно получить, если представить человека с характером параноика, но без его бреда.

   Лучше всего подобных лиц описали два французских психиатра - Фальрэ и Барюк. Барюк опубликовал свои труды в наши дни, а Фальрэ - еще в 1871 году. Он образно назвал подобных психопатов "преследуемыми преследователями". Вот картина, представленная в книгах этих психиатров.

   Диагноз очень труден. На первый взгляд подобные лица нередко оставляют приятное впечатление культурных и образованных людей. Только при постоянном общении обнаруживается злобное, вечно недовольное и жалующееся существо. Собственно говоря, эти люди никогда не высказывают истинного бреда, а лишь жадно собирают ложь, клевету, досужие вымыслы, умело используют мелкие недоразумения. Их высказывания всегда кажутся правдоподобными. Они легко обманывают доверчивых людей. Лишь самая тщательная проверка позволяет обнаружить ложь и клевету.

   Этих людей характеризует бесплодная и беспорядочная деятельность. Они любят толкаться в приемных высокопоставленных лиц, ничего не делая по службе. Их отличает болезненное недоверие, жестокий эгоизм, неизмеримая гордость, часто хорошо скрываемая, суетное тщеславие, ложные суждения, отказ признать самое очевидное, бесчеловечность, использование постыдных методов в борьбе со всеми, кто становится у них на пути. Они пишут массу жалоб и доносов властям, умело истолковывая мелкие оплошности обвиняемых ими лиц. Любят писать анонимные письма, раздувать недовольство, вызвать скандал, мастерски натравливая одних людей на других. Посулами и обещаниями они собирают около себя группу из нескольких недовольных, используя их в своих целях и стараясь действовать руками этих людей, которых они удерживают около себя намеками на свою близость к высоким властям. В методах действия таких лиц бросается в глаза стремление извлечь выгоду из морали современного им общества (французские авторы назвали это "эксплуатацией морали"). Другой метод - стремление к скандалам, особенно с использованием печати.

   Обратимся теперь к нескольким историям, рассказанным московскими и ленинградскими газетами за последние два-три года. Об одном таком сутяжнике сообщается, что он "...рассылает жалобы только доплатными письмами в самодельных конвертах-треугольниках... Пишет он невероятно много. Если бы на каждую доплатную жалобу он получал доплатный ответ, то давно бы вылетел в трубу".

   Много лет назад наш герой работал в одном из институтов и попался на нечестном поступке. Он собрал со своих сослуживцев деньги на подписку газет и присвоил их себе. Чтобы обезопасить себя, он сразу же обвинил подписчиков: кого в пьянстве и прелюбодеянии, кого в краже общественных средств, а кого в лжесвидетельстве и космополитизме. И все же его осудили... Но жалуется он не только на это.

   В самые различные инстанции идут его письма по самым разным поводам. Однажды он даже обратился к министру иностранных дел с просьбой информировать международные организации о проявленном к нему "вопиющем беззаконии". Впрочем, уровень затеваемых им конфликтов не всегда столь высок. Один раз он затеял свару с соседкой из-за того, что она, уходя из уборной, не погасила свет. Но во всех его жалобах можно увидеть определенную цель - прямое или косвенное требование удовлетворить его быстро растущие материальные потребности.

   "И что вы думаете, - пишет корреспондент, - ему везет. То попадется ротозей, то удастся, прикинувшись несчастненьким, обвести простака вокруг пальца. А тот, кому надоест возиться с сутягой, возьмет да и уступит.

   Этот жалобщик уже добился:

   а) отдельной квартиры на Ленинском проспекте в Москве,

   б) установки телефона вне всякой очереди,

   в) денежных авансов за ненаписанные литературные труды,

   г) бесплатных путевок в санатории юга для себя, жены и дочери,

   д) денежных пособий для себя и жены,

   е) закрепления за собой земельного участка для строительства дачи".

   Вот другой пример, где ярко выступает профессиональная непригодность и стремление упрочить свое положение "намеками на близость к высоким властям". В один из главков был принят на должность эксперта новый сотрудник. На работе он сразу стал вести себя загадочно: все время куда-то уходил, время от времени сообщая по телефону, что находится в приемной у... - тут называлось какое-нибудь известное имя. Вскоре по учреждению поползли слухи, что он коротко знаком с людьми, занимающими высокие посты. В действительности это знакомство сводилось только к потоку "разоблачительных" заявлений, которые он подавал в руководя-щие органы. Чтобы попасть на прием к видному работнику с очередным заявлением, он не брезгал прямым шантажом: посылал записки, что у него "важная государственная тайна", - авось примут.

   Следствием такого его заявления было, как правило, длительное разбирательство солидной комиссией. На заводе, где он прежде работал, на проверки его кляуз было потрачено 10000 рабочих часов. Это два с половиной года работы одного человека!

   Основной метод всякого преследуемого преследователя - шантаж тех, кто в чем-либо ему отказывал.

   В статьях о склочниках и кляузниках профессиональная бесплодность как истинный побудительный мотив их деятельности часто стоит на заднем плане, однако при внимательном рассмотрении она обычно обнаруживается.

   Другой базой, на которой развертывается деятельность преследуемого преследователя, может являться какое-либо темное пятно, которое он пытается скрыть, подымая склоку.

   "В один старый московский дом въехал новый квартирант... и с того самого дня на жильцов начали сваливаться какие-то таинственные неприятности. Сначала соседа справа пригласили к председателю товарищеского суда и попросили объяснить, сколько раз он женат и почему он не платит алименты детям своих ранних браков. Потом у соседки внизу, работавшей кассиром, на работе была произведена внезапная ревизия. Старику, живущему слева, пришлось объяснять, что у него действительно иногда ночует молодая девица, но она приходится ему родной внучкой, которая приезжает... ухаживать за ним во время приступов астмы. Сыновья профессора, проживающего напротив, были обвинены в том, что являются стилягами, твистующими с вечера до утра.

   Все обвинения ввиду явной несостоятельности отпадали... В дальнейшем оказалось, что рассылал во все концы анонимные жалобы тот самый приветливый бухгалтер... Разгаданный клеветник принялся доказывать, что писал свои жалобы из лучших гражданских побуждений и что, по его мнению, нет ничего худого в том, если человека лишний раз проверят со всех сторон. - Это только должно пойти им на пользу, - сказал он.

   Тогда "проверили" самого бухгалтера. Оказалось, что он нечист на руку, за что уже дважды привлекался к ответственности".

   Преследуемые преследователи всегда тонко учитывают политический момент. Их заявления содержат нередко пространные цитаты из важных государственных и партийных документов. Один мастер был уволен за пьянство. Уволен после неоднократных предупреждений, выговоров и снижений в должности. "Это - голое администрирование", возмутился бывший мастер и начал свое письмо с большой цитаты из важного партийного документа. "О чем говорит партия? - потрясает он цитатой. - О воспитании. А меня уволили за пьянство. Значит, что? Значит, недовоспитали. Так как же это согласуется? Разве руководители треста не читают решений партии? Разве им разрешено их нарушать?"

   Причем демагогия преследуемых преследователей не всегда груба и прямолинейна. Чаще спекуляция на лозунгах осуществляется более гибко и ловко.

   Что же все-таки делать с такими личностями? В нескольких газетных статьях предлагалось привлекать склочников и клеветников к уголовной ответственности за клевету. Но подобная мера применяется редко. Кроме того, она обычно не расстраивает паранойяльных психопатов, а только подталкивает их.

   Неоднократно предлагалось ввести за правило не разбирать никаких заявлений заведомых клеветников и склочников, в какие бы инстанции они не подавались. Эта мера кажется единственно правильной, но она вряд ли может быть эффективно осуществлена, если психопаты типа преследуемых преследователей не будут взяты на учет психоневрологическими диспансерами.

   В отношении таких субъектов и в среде психиатров существуют различные точки зрения. Небольшое число психиатров, преимущественно французские школы, считают их психически больными, страдающими психозом в виде разновидности паранойи ("паранойя без вреда"). Соответственно рекомендуется оградить от них общество путем принудительной госпитализации в психиатрические лечебницы. Однако эта мера практически нигде, даже в самой Франции, не применяется. Большинство же психиатров рассматривают преследуемых преследователей как психопатов, то есть лиц, не страдающих психозом, а отличающихся от нормальных субъектов неправильным, дисгармоничным развитием психики".